Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II
Шрифт:
Какое время? Валентина ринулась вниз и чуть не поскользнулась босыми ногами на прикроватной скамейке. Где сапоги? Кто их с нее снял и где… Где день? Куда он подевался? Из-за портьер противно сочился лунный свет. Она припала носом к толстому неровному стеклу и растопила морозный узор — ночь светлая, лунная, снег лежит везде ровный… Который час? Внизу бьют часы… Не может того быть! Откуда им вдруг взяться… Полночь? От удивления она не сразу начала считать удары. Но когда все смолкло, подобрала полы рубахи и ринулась к двери. Где, где палка засова? Она даже ухватилась за пустые петли,
Сморщенный старик, ссохшийся, с горящими глазами и крючковатым носом. В черной шапочке. Она не поняла, как сумела разглядеть его в темноте — было чувство, что она просто его знала, видела не в первый раз. Дверь дрогнула, она уперлась в нее коленкой, поднажала, но тут же отскочила от жуткой боли, запрыгала на одной ноге, как кузнечик. Страшилище стояло на пороге — она могла теперь видеть его оскаленный рот. Открыть же свой она не могла. Только опустить задранный подол, чтобы спрятать ушибленное колено. Потом молнией рвануться к подушке и схватить нож. В ослабевших руках он вдруг сделался стопудовым, но она держала его ровно — пусть и из последних сил. Даже сделала шаг к двери, а чудовище попятилось назад, шипя. Она шла вперед, он отступал, пока она не шарахнула дверью. Одна, она одна… С ножом, который оставляет на дереве метку, глубокую…
"Нет, так он затупится!" — до безумия ясная мысль заставила ее отступить от двери, к кровати, продолжая сжимать нож. Ни звука — даже собственных шагов она не слышала, ни собственного дыхания… Ни дыхания того, кто лежал в ее постели.
Она отпрыгнула от кровати — нет, хотела отпрыгнуть, но не получилось — что-то не давало отступить, что-то заставляло тянуть вперед пустую руку, чтобы откинуть с груди графа одеяло. Теплое одеяло… Как? Она опустила руку чуть ниже шеи, туда, где распалась надвое сорочка. Тук-тук-тук… Сердце билось. Ровно, одиноко. Кровать настолько высока, что стоит просто опустить голову, и ухо ляжет поверх живого сердца. Потом приподнять голову и взглянуть на дрожащие веки графа — сон уже недостаточно глубокий.
Она сглотнула солоноватый ком и выпрямилась, занесла руку — удар и это сердце перестанет биться. Удар… Но ноги подкосились, и она рухнула на пол, ударилась головой об пол и затихла. Нет, зарыдала, в голос…
— Госпожа, не надо…
Теплая мягкая рука вынула из дрожащих пальцев нож, который тут же исчез на груди служанки под темной тканью.
— Верни! — прорычала она, с ненавистью глядя на девушку с тугой темной косой, лежащей на полу рядом с ее пальцами. Она ухватилась за волосы и рванула на себя косу с неистовой силой. Девушка взвизгнула, но она притянула к себе ее голову и вытащила спрятанный на груди нож.
— Вон! — закричала тут же и направила в ее сторону нож.
— Брина!
Ее держали со спины мужские руки, она рвалась из них, перебирала по полу ногами — все бесполезно.
— Ива, прочь отсюда!
Она узнала этот голос, голос графа, но не узнавала волос, каскада светлых волос, закрывших ей лицо.
— Брина, умоляю…
Он развернул ее к себе — между ними оказался нож, но замер, так и не войдя в открытую теплую грудь, в которой неистово стучало сердце.
— Он приходил…
Голос, вырвавшийся из ее горящей груди, был чужим.
— Положи нож, он не спасет…
Она исполнила приказ графа, разжала пальцы, и нож упал на пол, стрелой пролетев между их дрожащими телами.
— Ты должна поспать, Брина… — она чувствовала горячие губы на чужих волосах.
— Хоть немного… Дору уснул вчера рано и с рассветом потребует тебя к себе… — его горячие ладони вытирали на ее ледяных щеках слезы. — Поспи, моя милая, поспи…
Она оттолкнула его с силой. И взглянула с явной ненавистью.
— Если только вы уйдете!
— Я уйду…
Он убрал с ее плеч руки, схватил со стула халат, сунул сапоги под мышку и вышел. Она же тут же схватила с пола нож и, выждав, когда в коридоре стихнут шаги, пошла следом, но не за ним. Распахнула дверь и велела встревоженным нянькам убираться прочь. И как только те ушли, она отдернула полог кроватки и занесла руку над бледным мальчиком, лицо которого сливалось с кружевом подушки. Грудь открыта — раз…
— Все! Сюда!
Снова этот голос, снова эта коса, руки… Теперь и его, снова его… Она металась, пыталась вырваться, но чувствовала лишь боль в груди, которой упиралась в его плечо… Еще один удар кулаком, но эту спину ничем не сломить…
— Ненавижу вас! — закричала она, когда граф скинул ее с плеча и придавил руками к кровати.
— Я тебя тоже ненавижу! — прорычал он ей в лицо, и вдруг все стихло.
Она открыла глаза: слишком светло… Бьют часы. Нет, это стучат в дверь. Засов на месте. Она припала к нему, но тут же отдернула руку, чтобы убрать с лица короткие волосы.
— Отопритесь, Валентина!
Голос Серджиу. Она налегла на засов и открыла дверь.
— Вы кричали?
Не вопрос. Утверждение.
— Да? Ах, да… — она бы осела на пол, если б не ухватилась рукой за дверной косяк. — Мне приснился страшный сон. Который час?
— Второй час.
— Всего? — она снова убрала с лица волосы. С мокрого лица. — А где граф сегодня спит?
— В склепе. Вместе с сыном. Вам что-нибудь нужно?
— Ничего… Если только… Чаю. И, не могли бы вы нагреть колонку? Я хочу вымыться.
Да, она была мокрая, как мышь. Серебряная рубашка прилипла к телу и хотелось отодрать ее поскорее. Пусть даже и вместе с кожей.
Глава 20 "Смертная коломбина"
— Ты зачем выстирала рубаху?
Сейчас та мокрой висела на экране перед камином.
— Не спрашивай… — Валентина, вся сжавшись, сидела на стуле. — Я видела во сне твою мать.
Она заметила, как напряглась его спина, и ей показалось, что даже услышала скрежет костей, когда Дору обернулся.
— Твоего отца живого, тебя маленького, служанку Иву и… Этого вашего вампира… Не думаю, что ты хочешь знать подробности моего сна.
— Я хочу их знать!
Валентина в испуге вскочила со стула. Дору тоже. От резкого окрика отца, казалось, он даже подпрыгнул в воздухе.