Последний характерник
Шрифт:
— Куда же мне тебя девать? Реестр уже составлен и утвержден на раде, полки сформированы. Вакантных полковничьих должностей у меня нет.
— У меня же охотники, — напомнил ему Серко, — они не особенно стремятся в реестр. Я их содержу на свой кошт, да и трофеев хватает. А что касается меня, то для своих людей я не то, что полковник, а царь и Бог.
Гетман на минуту задумался, пригладил рукой редеющие волосы на голове, затем тоном, не терпящим возражения, произнес:
— Нет. Так не годится. Ты уже был куренным атаманом и запорожским полковником, когда тот же Нечай или Иван Богун еще под стол пешком ходили. Назначаю тебя наказным полковником и будешь со своими охотниками выполнять обязанности разведчиков. Хорошая разведка нам ой как необходима. Ну, давай за твое назначение выпьем еще по чарке akva vita! На погибель ляхам!
В Староконстантинове Хмельницкий не был намерен задерживаться
Соединившись вместе, Хмельницкий и Ислам — Гирей, не тратя попусту времени, выступили к Збаражу. Получив об этом известие, князь Вишневецкий также не стал испытывать судьбу и присоединился к Фирлею. Его приход взбудоражил весь польский лагерь. Шляхтичи и чернь в один голос требовали от региментарей просить князя возглавить войско. С приходом Вишневецкого тревога и волнения в лагере, словно по мановению волшебной палочки, улеглись, а воинов охватили отвага и энтузиазм. Успокоилась и чернь, не помышляя больше о бунте, такое магическое воздействие произвело на всех одно лишь имя грозного князя. А спустя несколько дней, в субботу, когда солнце уже склонилось к западу, к Збаражу подступили татарское войско во главе с самим ханом и казацкое — под началом гетмана, показавшиеся полякам темной грозовой тучей, нависшей над горизонтом и готовой разразиться всесокрушающим ливнем из свинца и железа.
Едва ли больше десяти тысяч поляков, не считая челяди и обозной обслуги, осмелились противостоять многократно превышающей их численность казацко — татарской орде, но мало кто из них сомневался в исходе этой битвы, если в ближайшее время на помощь осажденным не подойдет король с кварцяным войском. Вся Украйна, Подолия, Волынь и Заднепровье шла за народным вождем, каждый, у кого даже был один только засапожный нож, спешил присоединиться к Хмельницкому. С ним был и хан, лично возглавлявший своих воинов в походе только, когда их численность превышала восемьдесят тысяч всадников, но в этот раз, помимо Крымской орды, под его началом шли белгородские и добруджские татары, силистрийские и румелийские турки, выступившие в поход по повелению султана, а также свирепые и полудикие ногайцы, прибывшие сюда из далеких заволжских степей. В рядах ханского войска находились черкесы в черных бурках с обритыми головами, валахи, молдоване и даже ватаги сербов и болгар.
Казалось, новый могучий и грозный Аттила, Бич Божий, стоит у ворот Речи Посполитой, сокрушить которые ему не составит труда. А затем на земли Короны хлынет настоящий потоп новых переселенцев, которые сметут все шляхетское и польское, подобно тому как разлившаяся паводковая вода уносит дома и постройки, людей и животных, не оставлял от них даже следа.
То, что именно здесь, под стенами Збаража сейчас решается судьба Речи Посполитой, понимали все его защитники, которые в глубоком молчании выстроились перед своим лагерем, готовясь к отражению атаки. Центр обороны возглавил Александр Конецпольский с тяжелой конницей. Левым флангом командовали Фирлей с Лянцкоронским, здесь же во втором эшелоне стояли хоругви Яна Собесского и Синявского. На правом крыле поляков находились Вишневецкий с Остророгом.
Хотя солнце уже склонилось к самому горизонту и его багровые лучи окрасили цветущую зелень луга в кровавые тона, это не остановило татар. Развернувшись плотной лавой еще на марше, татарская конница с ходу ударила в центр польского построения. Гулкий топот конских копыт слился в одну протяжную грозную симфонию, в которой явственно звучала нота «смерть». Всадники, с хищным оскалом на лунообразных лицах, в однообразных остроконечных шапках и кожухах, наброшенных прямо на голое тело, со слитным завыванием «Алла», вырывавшимся из тысяч глоток, казались полякам выходцами из потустороннего мира. Когда до передних польских
Не сумев поколебать польский центр, татары, понеся первые, довольно ощутимые, потери, откатились назад, но попыток вновь прейти в атаку больше не предпринимали. До самой темноты лишь отдельные всадники соревновались в искусстве сабельного боя, вызывая друг друга на герцы, а затем противники разошлись на отдых.
Однако, польские командиры поняли, что допустили ошибку, чрезмерно растянув лагерь, и поэтому жолнеры вместо отдыха всю ночь насыпали новые валы, и оборудовали шанцы, сужая его. Хмельницкий, в свою очередь, ночью придвинул свой табор из скованных цепями возов ближе к польскому, намереваясь с утра начать новую атаку. Встретившись поздним вечером с Ислам — Гиреем, он обсудил с ним предстоящие совместные действия и клятвенно заверил хана, что следующей ночью они будут ночевать в польском лагере.
Князь Иеремия едва ли не до самой зари находился на валах, пытаясь хотя бы примерно определить численность вражеского войска. Подсчитывая ночью костры, пылавшие в казацком таборе и татарском коше, он пришел к выводу, что сведения о количестве казаков и татар явно преувеличены. По его прикидке силы Хмельницкого (без обозной обслуги) включали примерно сто тысяч человек, а хана — около шестидесяти тысяч. Впрочем, даже при всем этом их соотношение составляло примерно один к 15 или даже к 20, так как численность польского войска не превышала 9 -10 тысяч человек, не считая челяди и обозной обслуги, которой было раза в три больше.
Но вот постепенно костры стали гаснуть, все понемногу смолкло вокруг. И в Збараже, и в казацком таборе, и в татарском коше воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая окриками часовых. И поляки, и все несметное татарско — казацкое воинство погрузились в глубокий сон.
Глава девятая
Штурм Збаража
Польские региментари ожидали, что штурм Збаража начнется на рассвете. Действительно, с первыми проблесками зари чернь, казаки, татары, стали заполнять все необъятное пространство перед позициями польских войск и лишь тогда поляки воочию убедились, какая несметная сила вышла на бой с ними. Это не был еще настоящий штурм, казацкие полки только выводились на исходные рубежи, откуда, повинуясь взмаху гетманской булавы, должны будут, подобно смерчу, обрушиться на позиции поляков. Бесчисленная казацкая конница волновалась позади пехотных полков, словно высокая трава на ветру, еще дальше темной тучей вплоть до самого горизонта нависли татары.
С первыми солнечными лучами артиллерия Хмельницкого открыла огонь по польскому стану. Теперь, после его сужения, в центре нового построении оказались хоругви Фирлея и скрытые за ними орудия. Ядра казацких пушек градом сыпались на польский стан, польская артиллерия отвечала не менее интенсивным огнем своих орудий. Однако, артиллерийская дуэль продолжалась недолго и не принесла особых результатов. Тогда по взмаху гетманской булавы начался штурм. Поляки успели окружить валы глубоким рвом с эскарпами и вот в него первыми, демонстрируя глубокое презрение к смерти, ринулись полуголые запорожцы с дымящимися люльками в зубах и с кривулями в руках. За ними быстрым шагом стройными рядами двинулись три тысячи казаков старейшего Переяславского полка во главе с Федором Лободой, уманцы, которых вел удалой наказной полковник Степан Байбуза, Черкасский полк Яся Воронченка, Корсунский полк, предводительствуемый лихим красавцем Морозенко, освободителем Волыни, могучий двадцатитысячный полк Данилы Нечая, брацлавского полковника. Сколько их еще шло в первых рядах, подпираемых сзади казаками остальных полков, конницей и татарами было известно, пожалуй, одному лишь запорожскому гетману, который сам мчался в бой в огне и дыму, впереди своих полков, но зорко следил за всем тем, что происходит в его войске.