Последний характерник
Шрифт:
Полк несся к Шульжинцам быстрой рысью порой переход на галоп, и, когда до местечка оставалось версты две, все явственно услышали ружейную стрельбу на его противоположном конце.
— Держатся наши еще, — крикнул Верныдуб, поравнявшись с Серко, — ну, сейчас пойдет потеха!
— Давай разделимся, — ответил тот, — я пойду прямо через Шульжинцы и ударю на ляхов в лоб, а ты обогни местечко и поспеши на помощь тем, кто там держит оборону.
— Добро! — сверкнул зловещей улыбкой Верныдуб, выхватывая саблю из ножен. — Ну, держитесь, паны — ляхи!
Полк разделился, половина охотников последовала за Серко, другие
Появление в центре Шульжинцев Серко с его людьми застало собравшихся на площади несколько сотен поляков врасплох. Видимо, никто из них не ожидал внезапного нападения, поэтому, пока большая часть их товарищей вела бой с окруженными на краю местечка казаками Донца, они нашли себе более подходящее занятие. В центре площади был установлен столб, к которому была привязана какая — то простоволосая женщина в длинной рубахе. Вокруг столба были навалены вязанки хвороста, дров и несколько снопов прошлогодней соломы, которую кто — то уже поджег факелом. Удушающий дым окутал привязанную к столбу женщину, а огонь уже перекинулся на сваленные кучей вокруг столба хворост и дрова. Еще совсем немного и огонь охватил был несчастную, но в это время прогремел слитный залп из ружей и пистолетов и часть поляков, сраженные выстрелами, упали на брусчатку мостовой. Те, кто уцелел, бросились врассыпную, спасая свои жизни, но всадники, словно ангелы мести, догоняли убегавших и без всякой жалости рубили их саблями. Когда с поляками на площади было покончено, все устремились к окраине местечка, где уже вступил в бой отряд Верныдуба.
Сам Серко, сердце которого внезапно учащенно забилось при виде женщины, которую поляки собирались сжечь на костре, спрыгнул с коня, вместе с несколькими поспешившими ему на помощь охотниками, разбросал уже занявшийся хворост и перерезал веревки, обвивавшие ее тело. Голова женщины была бессильно опущена вниз, длинные седые волосы закрывали лицо, спускаясь ниже груди. Видимо, от пережитых страданий она потеряла сознание. Серко отбросил с ее лица седые космы и не смог сдержать вырвавшегося из груди крика:
— Горпына!!
Старуха с трудом открыла затуманенные болью глаза и вдруг на какую — то долю секунды ее лицо изменилось, на нем словно промелькнул образ молодой женщины, которую Серко знал когда — то давно. Спустя мгновение лицо вновь приобрело прежний старческий вид и она с трудом произнесла заплетающимся языком:
— Не Горпына, Солоха я. А ты пришел… я знала, что придешь…
Ее голова вновь бессильно спустилась на грудь и она умолкла.
— Эй, кто там! Воды мне! — бешено выкрикнул Иван. Кто — то из его людей тут же протянул полковнику кожаную флягу с холодной водой. Серко брызнул ею в лицо Солохи и та вновь пришла в себя.
— Как ты здесь оказалась? Почему ляхи хотели тебя сжечь? — взволнованно спросил Иван, поддерживая голову женщины в ладонях.
— Я давно здесь живу, — еле слышно ответила она. — Кто — то из местных сказал ляхам, что я колдунья и помогала казакам… Они пытали меня… Хотели сжечь, как ведьму… Теперь я умираю… Но я знала, что появится тот, кому я передам все свое искусство и тогда умру спокойно… Вот ты и пришел…
— Ты не умрешь, — твердо сказал Серко, — мы сейчас же найдем лекаря и он тебе поможет.
— Никто мне уже не поможет, — на
Она вновь умолкла, затем собрав последние силы, произнесла:
— Наклонись ко мне, Иван. Ближе.
Иван наклонился к ее лицу, Солоха широко раскрыла выцветшие старческие глаза и вдруг его словно поразило молнией — такой могучий поток энергии перешел от Солохи к нему, наполнив все его естество непонятной чудовищной силой так, что даже волосы поднялись на голове. В следующее мгновение лицо старой чаровницы стало удивительно умиротворенным и спокойным, на нем даже появилось выражение какого — то неземного блаженства.
— Найди мою дочку… Мотрю, — прошептала Солоха, взяв его слабеющей рукой за рукав жупана, — и, когда понадобится совет, обращайся к ней… Она живет на Левобережье в…
Не договорив последнего слова, Солоха вдруг дернулась, предсмертная конвульсия исказила ее лицо, она вытянулась во весь рост и испустила дух.
Иван приказал отнести ее тело в ближайший дом, а сам вскочил на коня и поскакал туда, где еще шел бой. Оказалось, что казаки Донца успели сбить табор из возов и теперь, засев внутри его, успешно отбивались от поляков, хотя и несли потери. Появление Верныдуба, а затем и остальной части полка Серко оказалось весьма своевременным. Не выдержав внезапного удара неизвестно откуда появившейся казацкой конницы, поляки обратились в бегство. Верныдуб некоторое время преследовал их, но затем возвратился назад. Когда Иван подъехал к месту боя, его ожидало еще одно скорбное известие: оказалось, что Иван Донец погиб.
Среди охотников потерь не было, но казаков полегло немало. Когда всех погибших вместе с Солохой предали земле в единой братской могиле, насыпав над ней по обычаю высокий курган, стали думать, как быть дальше. Не успевшие убежать и захваченные в плен поляки, пытаемые каленым железом, дали показания, что полк Донца атаковали только три хоругви полковников Коссаковского, Суходольского и Рожажовского, но за ними движутся Фирлей, Остророг, Лянцкоронский со всеми своими войсками. Численность этого войска пленники точно не знали, но утверждали, что оно не меньше шести тысяч.
— Надо отходить, — сказал Серко есаулу Петру Стягайло, который теперь вступил в командование остатками полка Донца, — тебе с твоими людьми советую отступить к Брацлаву, где сейчас Нечай, а нам, пожалуй, настала пора идти на соединение с гетманом. Я, признаться думал, что тут в приграничной полосе один только воевода брацлавский со своими хоругвями, а оказывается, ляхи подтянули сюда и регулярные войска. Нам с такой силой в одиночку не справиться, это хорошо подготовленные профессиональные воины..
— Да, — сокрушенно сказал Стягайло, — надо отступать. Только вот как после такого позора на глаза гетману показаться…
— Военное счастье изменчиво, — философски заметил Иван, — Донец, упокой Господь его душу, все сделал правильно и упрекнуть его не в чем. А, если и было бы за что, то он заплатил за свои ошибки дорогой ценой. Бог ему теперь судья, а не гетман. Впрочем, поступай, как считаешь нужным, ты теперь сам полковник. А мы отходим на соединение с Хмелем. По слухам, он уже выступил из Чигирина и движется к Староконстантинову.