Последний из Баскервилей
Шрифт:
Ну а я уже был совершенно уверен, что полиция ничего не добьется, поэтому решил воспользоваться предложением леди Степлтон посетить их дом еще раз и прямо спросить ее о письме, состоящем из наклеенных на бумагу слов.
Сказано – сделано! В десять утра я уже подходил к воротам усадьбы. На стук в дверь довольно долго не было никакой реакции и лишь минуту спустя она открылась. Передо мной стоял высокий человек с бросающейся в глаза густой, тщательно расчесанной черной бородой.
Я приподнял шляпу и сказал:
– Я – Джон Ватсон. Меня приглашали.
– Здравствуйте, сэр! Проходите. Я – Бэрримор, здешний дворецкий. Хозяева предупреждали меня,
– Не выходила? – удивился я. – Но уже одиннадцатый час. Если ей нездоровится, то может быть, я зайду в другой день?
– Лучше подождите в зале, сэр. Часто бывает, что она читает в постели и спускается только к обеду. Сейчас я всё выясню точно.
Тут я обратил внимание на темное пятно на полу, похожее в темноте на кровь.
– Что это?
– Вода, сэр! – ответил дворецкий. – Дом очень старый, с крышей беда – она протекает. Я как раз собирался ее чинить, когда вы пришли. Взгляните вверх, там тоже пятно.
Я поднял голову. Действительно: потолок был влажным.
Несколько минут я провел наедине с смотревшими на меня со стен портретами. От нечего делать, прочитал весь свиток с легендой и усмехнулся наивной вере писавшего в молитву и раскаяние. Потом вошла миссис Бэрримор и вид у нее был весьма взволнованный.
– Сэр! – сказала она. – С хозяйкой что-то не так. Вы ведь доктор?
– Да. Пойдемте! – ответил я.
– Прошу вас, сэр!
Быстрым шагом она провела меня на второй этаж, к спальням. Бросив беглый взгляд на лежащую в кровати женщину, я обернулся к дворецкому и его жене и сказал:
– В комнату никому не входить!
– Но может быть… – начал было дворецкий, однако я резко оборвал его:
– Не входить!
Пульса не было. Я поднял лежащей женщине веко. Да, зрачок был сужен.
– Пошлите кого-нибудь за полицией, – сказал я Бэрриморам. – Она мертва.
* * *
Сам Степлтон, как выяснилось, на рассвете уехал по делам в Плимут и его возвращения ждали только завтра. Полицейского из деревни следовало ждать не раньше, чем через пару часов и я попросил проводить меня в библиотеку. Там я какое-то время бездумно разглядывал корешки книг, потом сел у окна и стал смотреть в сторону дороги, идущей к поместью.
Рано было говорить о том, что послужило причиной смерти, а обыскивать комнату в присутствии дворецкого и экономки я разумеется не стал, но кое на что всё-таки обратил внимание. В небольшой мусорной корзине, стоявшей рядом с туалетным столиком, лежало несколько бумажек, в которых я без труда опознал обертки от аптечного порошка опиума. Суженные зрачки как раз и могли быть признаком отравления им. Самоубийство? Но записки нигде видно не было, поэтому делать такой вывод было рано. На столе стояла большая чашка с остатками кофе на дне. Если и там обнаружится опиум, то можно с большой уверенностью считать, что мисс Степлтон сочла груз своей вины слишком тяжелым.
Но почему именно сейчас? Будучи соучастницей двух убийств, при наших прошлых встречах она выглядела веселой и была, в общем, вполне довольна жизнью в поместье. Никаких признаков депрессии я у нее не заметил и в письме, которое она послала мне, тоже ничего подобного не было. Это можно было утверждать совершенно точно, потому что по ходу моей медицинской практики, мне несколько раз приходилось иметь дело с нервными расстройствами.
Допустим, это убийство… Кому
Тут я обратил внимание на одну из книжных полок. Одна из книг не была задвинута до конца и немного выступала из общего ряда. Я присмотрелся, потом встал и подошел ближе. Книга оказалась справочником по лекарственным средствам. Взятая с полки, она охотно открылась примерно посередине. Ну да, буква “О”… Вот и “опиум”. Кто-то явно интересовался этим разделом, скорее всего – сама хозяйка. А это что?
На одной из страниц книги читавший ее оставил большое жирное пятно. Я потер бумагу пальцем. Странно! Вон стоит подсвечник и в нем восковые свечи самого лучшего качества. Но пятно от стеариновой свечи, потому что нет характерного воскового запаха. Берил наверняка воспользовалась бы восковой, да вот и подсвечник стоит на столе! В нем как раз восковые свечи, значит тот, кто испачкал страницу, приходил сюда ночью, тайком, со своим подсвечником.
В версию с самоубийством это стеариновое пятно не укладывалось совершенно. Все-таки Бэрриморы!? Девочка вряд-ли решилась бы это сделать. Во-первых: откуда ребенку знать про свойства опиума? Во-вторых: для нее смерть Берил скорее всего будет означать возвращение в приют, а я не мог себе представить ребенка, который желал бы этого. Снова одни подозрения и снова никаких улик…
Я со вздохом поставил справочник на место и стал ждать полицию.
* * *
Берил Степлтон все-же оставила предсмертную записку. Очень короткую, всего в одну строчку: "Простите, я больше не могу этого выносить!" Мы нашли скомканный листок в мусорной корзине, там же, где и бумажки от порошка опиума. Почерк опознал я.
Видимо она решилась не сразу. Написала ее, выбросила, но потом все-таки выпила отравленный кофе.
Спорить с констеблем было бесполезно – ни одной серьезной улики, опровергающей версию самоубийства, у меня не было.
Глава десятая. Гибель дворецкого
Через день Мортимер подтвердил, что смерть Берил наступила вследствии остановки дыхания, вызванной передозировкой опиума. Для меня это было ясно с самого начала, но приятно было узнать, что мое первоначальное заключение было верным. Однако в заключении коронера не было слова "самоубийство" и в местной газете об этом тоже не появилось ни слова. Никто, по-видимому, не собирался выносить случившееся на суд публики.
Я поинтересовался, когда похороны. Выяснилось, что отпевать ее будут через два дня, в Портленде и похоронят там же. Между тем, у Баскервилей был свой склеп на местном кладбище. Мне показалось странным, что тело повезут в город, до которого довольно далеко, но Мортимер объяснил, что Берил была католичкой. Она и в местную англиканскую церковь не ходила. Ездила в католическую, за двадцать миль.
Степлтон вернулся. Говорили, что он немного не в себе после смерти сестры и я решил зайти к нему, выразить хотя бы формальное соболезнование. Показалось бы странным, не сделай я этого.