Последний из Баскервилей
Шрифт:
– Ничего особенного, – ответил я, хотя у меня уже не было никаких сомнений.
Это дело наверняка провернул именно Степлтон. Занятия энтомологией и ловля бабочек давали ему возможность бегать по болотам, сколько душе угодно. Где-то там, в их глубине, подальше от человеческого глаза, он и держал собаку. То, что сидящий на цепи пес выл по ночам, его нисколько не волновало. Вой только добавлял легенде ужаса.
“Интересно, сестра была его сообщницей?” – подумал я. – “Скорее всего да. А что, если… У человека, способного придумать план с собакой, хватило бы ума использовать свою сестру в качестве
– Однако, он сам пригласил меня в гости. Не нанести им визит было бы невежливо, – сказал я, изображая полнейшую безмятежность.
Мы продолжили наш марш, но перед тем, как снова отправиться в путь, я долго смотрел на болото. Отсюда оно совсем не казалось опасным. Туман рассеялся и ничего не напоминало о том ощущении жуткой тайны, которое я испытал при первом взгляде на пустоши. С людьми то же самое: внешне у них всё хорошо и благополучно, но под красивой, добродушной маской иногда скрываются звериные клыки, покрытые чужой засохшей кровью.
Глава пятая. Одинокий старик
Весь следующий день доктор Мортимер был очень занят. Его не было почти неделю и теперь его буквально осаждали больные. У меня был выбор: помочь ему на их приеме, или отправиться гулять по окрестностям самостоятельно. Я выбрал второй вариант, вооружился картой и биноклем, сунул в кобуру револьвер и двинулся в направлении Лафтар-холла. Мне все-же хотелось поговорить со старым Франклендом. Я всерьез рассчитывал на то, что он соскучился именно по обычному человеческому общению и если так, то выложит мне всё, что думает о местных жителях.
Конечно местные считают, что он не в своем уме – ну и что? Мне уже приходилось иметь дело с солдатами, у которых от перенесенных лишений начинал, как у нас говорили, "течь потолок". Я знал, как с такими общаться, хотя и не считал себя опытным психиатром.
Погода стояла великолепная и несколько миль по дороге я прошел с удовольствием. После лондонского смога приятно было вздохнуть полной грудью весенний сельский воздух. Никто не обращал на меня особого внимания. Конечно лондонский джентльмен в здешней глухомани выглядел не слишком обычно, но и на местную достопримечательность я тоже не тянул. По крайней мере, встречавшиеся мне люди не оборачивались, не глазели мне в спину и до Лафтар-холла я добрался без каких-либо происшествий, а когда увидел на веранде дома телескоп на штативе, повод завязать разговор нашелся сам собой. Дело в том, что во время учебы меня весьма занимала астрономия.
Франкленд обнаружился тут же. Он что-то выкапывал из клумбы, недовольно ворча. Я остановился рядом с опоясывающим участок невысоким забором и начал демонстративно рассматривать телескоп, а когда старик обратил на меня внимание, чуть приподнял шляпу, здороваясь и спросил:
– Какая у него апертура?
Он резко выпрямился, глядя на меня.
– Разбираетесь в этом, сэр?
– Немного.
– Тогда заходите! Нечего стоять на улице.
Я вошел в калитку и мне был предложен тяжелый трехногий табурет. Франкленд засуетился. Он явно был рад неожиданному гостю и возможности похвастаться телескопом. В дом он меня не позвал, но зато на садовую печурку, в которой горели сухие ветки, был поставлен
Слова из него вытягивать не приходилось, но произносил он их несколько высокопарно. Даже если бы я не знал, что он тут со всеми судится, то и тогда догадался бы, что старик часто выступает на публике. Со стороны этот пафос выглядел довольно-таки бездарным актерством, но говорить я об этом конечно не стал.
Вообще-то Франкленд был не так уж и стар. Лет пятьдесят, судя по виду. Такое впечатление создавали, скорее, старый плед на плечах и неряшливая одежда, но сам он для внимательного взгляда отнюдь стариком не казался. Седой, но движения живые и резкие, речь связная и в астрономии он разбирался отлично, а это не тот предмет, который снисходителен к старческому склерозу.
Узнав, что я приезжий, он совсем раздобрел. Наш разговор стал скорее монологом. Старик, как я и предполагал, был очень рад слушателю и рассказывал обо всем подряд: о телескопе, о местных фермерах, о погоде, о выигранных судебных делах и о том, как он в прошлом году высматривал на болотах беглого каторжника (с балкона второго этажа его дома болота просматривались великолепно). Мне также был продемонстрирован журнал астрономических наблюдений.
Историю с каторжником я знал. Мортимер упоминал о нем в разговоре, да и Холмс в свое время обращал внимание на это дело. Его заинтересовал не сам Селдон (так звали каторжника), а бессмысленная жестокость совершенного этим человеком убийства.
Я спросил:
– Послушайте, а вам не страшно было? Ведь такой человек ни перед чем бы не остановился, если бы заметил вас.
– Нет, сэр! – ответил Франкленд в своем высокопарном и высокомерном стиле. – Я, знаете ли, никого не боюсь. Привык уже выслушивать угрозы от всех и каждого. Вот вы сказали, что приехали в гости к Мортимеру?
– Да.
– Ну вот! А ведь даже он пожелал мне опухнуть от водянки. Ха-ха!
Он рассмеялся. Я тоже улыбнулся. Что тут скажешь? Чтобы довести милейшего доктора до такого состояния, надо было очень сильно постараться.
– К тому же пострадал бы только я. Я ведь один живу, хотя мой долг перед обществом никуда не делся.
– Почему же? Вы ведь совсем не старый человек.
Он махнул рукой.
– Так уж вышло, мистер Ватсон… Так уж вышло… Видимо из меня вышел плохой отец, раз моя дочь не хочет жить со мной. Возможно, я был слишком резок с нею, или наоборот: недостаточно строг? А сейчас уже и не хочу ничего менять, да и я сам давно перестал быть ей нужен. По крайней мере, она здесь, неподалеку, в Кум-Трейси. Так что хотя бы есть, кому похоронить меня и распорядиться этим домом.
– В Библии есть притча про блудного сына, – мягко напомнил я.
– Вы ведь доктор, а не священник!? – громко воскликнул Франкленд. – Вот и занимайтесь своим делом и нечего меня исповедовать. Блудный сын сам пришел к отцу, прося прощения. Понимаете? Сам! А у нас тут фермеры знаете, как говорят? Они говорят: “Сено к лошади не ходит”. Так что, если уж продолжить цитировать Библию: камень в нее я первым не брошу, но и идти к ней… Стар я, знаете ли! Ходить уже тяжело, да и воспитание у меня не то.