Последний из могикан
Шрифт:
При этом внимательный наблюдатель мог бы заметить, что Ункас не совсем одинаково относится к молодым девушкам. Например, подавая Алисе флягу с водой или кусок дичи на деревянном блюде, он только соблюдал вежливость; оказывая же подобные услуги ее темноволосой сестре, молодой могикан устремлял долгий взгляд на ее красивое, выразительное лицо. Раза два ему пришлось заговаривать с сестрами, чтобы привлечь их внимание. И каждый раз в таких случаях он говорил по-английски, правда на ломаном языке, но все же понятно. Его глубокий гортанный голос придавал особую музыкальность английским словам. Кора и Алиса обменялись с ним несколькими фразами, и благодаря этому между ними установилось нечто похожее
Ничто не нарушало важного спокойствия Чингачгука; он сидел близ светлого круга, очерченного пламенем костра. Свирепое лицо Чингачгука теперь сияло светом ясного спокойствия. В отличие от него, Соколиный Глаз не знал покоя. Живой взгляд разведчика постоянно блуждал, не останавливаясь ни на мгновение. Он ел и пил с удовольствием, но его бдительная осторожность ни на минуту не покидала его. Раз двадцать фляга или кусок жареного мяса замирали в руке охотника, и он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, как бы прислушиваясь к отдаленным шумам.
– Друг, — заговорил Соколиный Глаз, вынимая из-под покрова листьев небольшой бочонок с вином и обращаясь к певцу, который отдавал должное его поварскому искусству, — попробуйте-ка этого виноградного сока — он прогонит все мысли о жеребенке и оживит вашу душу. Я пью за нашу дружбу и надеюсь, что бедная лошадка не послужит причиной ненависти между нами. Как ваше имя?
– Гамут, Давид Гамут, — ответил учитель пения, собираясь залить свои печали глотком вкусного и сильно приправленного пряностями напитка.
– Отличное имя, и, полагаю, оно передано вам хорошими, честными родителями. Я люблю имена, хотя изобретательность христиан в этом случае значительно отстает от остроумных обычаев индейцев. Самого большого труса, какого я когда-либо знал, звали Львом, а его жена носила имя Пешенс (терпение), между тем эта особа успевала наговорить множество неприятных слов в течение меньшего времени, чем нужно оленю, чтобы промчаться сажень. У индейца имя — дело чести. Индеец обыкновенно принимает какое-нибудь подходящее для себя прозвище. Конечно, имя Чингачгук, что значит «великий змей», не означает, что он и в самом деле змея; нет, его имя говорит, что ему известны все извороты, все уголки человеческой природы, что он молчалив и умеет наносить своим недругам удары в такие мгновения, когда они совсем этого не ожидают. Каково же ваше призвание?
– Я — недостойный преподаватель благородного искусства псалмопения.
– О!
– Я преподаю пение юным коннектикутцам [11] .
– Вы могли бы выбрать занятие получше. Эти щенки и то слишком много хохочут и поют в лесах, когда им следовало бы сидеть затаив дыхание, как лисице в засаде. Умеете ли вы, по крайней мере, обращаться с винтовкой?
– Слава богу, мне еще никогда не приходилось иметь дело со смертоносным оружием.
– Может быть, вы умеете наносить на бумагу направление вод, обозначать на ней горы и пустыни?
11
Коннектикут — местность, граничившая с колонией Нью-Йорк
– Нет, этим я не занимаюсь.
– У вас такие ноги, которые могут превратить длинную дорогу в короткую. Я полагаю, генерал посылает вас с поручениями?.
– Никогда. Я следую только моему высокому призванию, то есть обучаю людей церковной музыке.
– Странное призвание, — произнес Соколиный Глаз и усмехнулся, — всю жизнь повторять,
– С великим удовольствием, — сказал Гамут.
Поправив очки в железной оправе и вынув свой излюбленный томик, он немедленно передал книгу Алисе.
Алиса улыбнулась. Она взглянула на Хейворда и вспыхнула, не зная, как ей поступить.
– Не стесняйтесь, — шепнул ей молодой офицер.
Алиса приготовилась петь. Давид выбрал гимн, отвечавший положению беглецов. Кора тоже пожелала поддержать сестру. Методический Давид предварительно дал певцам тон, пользуясь своим камертоном [12] .
12
Камертон — инструмент в виде небольшой стальной вилки с двумя зубцами, дающий звук определенной высоты.
Полился торжественный напев; иногда молодые девушки склонялись над книгой и усиливали свои звучные голоса, иногда понижали их, так что шум воды превращался в глухой аккомпанемент песен. Природный вкус и верный слух Давида руководили певицами. Он соразмерял силу голосов с размерами узкой пещеры, каждая трещина, каждая впадина которой наполнялась задушевными звуками. Глаза индейца пристально, с таким вниманием смотрели на скалы, что, казалось, они сами превратились в камни.
Разведчик сначала сидел, равнодушно опершись подбородком на руку, но мало-помалу его суровые черты смягчились. Может быть, в уме охотника воскресли воспоминания детства, тихие дни, когда ему приходилось слышать такие псалмы из уст матери. Блуждающие глаза жителя лесов увлажнились, слезы покатились по его обветренным щекам. Пронесся один из тех низких, замирающих звуков, которые слух впивает с жадным восторгом, точно сознавая, что это наслаждение сейчас прервется. И вдруг раздался вопль, не похожий ни на человеческий крик, ни на вопль другого земного существа; он потряс воздух и проник не только во все уголки пещеры, но и в самые укромные тайники человеческих сердец. Вслед за этим наступила полная тишина; чудилось, будто даже воды Гленна остановились, пораженные ужасом.
– Что это? — прошептала Алиса, очнувшись от столбняка.
– Что это? — громко спросил Дункан.
Ни Соколиный Глаз, ни индейцы не ответили. Они слушали, очевидно ожидая повторения вопля, и в выражении их лица сказывалось изумление. Наконец они быстро и серьезно заговорили между собой на делаварском наречии. По окончании их беседы Ункас осторожно выскользнул из отдаленного выхода пещеры. Когда он ушел, разведчик снова заговорил по-английски:
– Никто из нас не может сказать, что это было, хотя мы в течение тридцати лет с лишком изучали леса. Я думал, что моему слуху знакомы все крики индейцев, все звериные голоса, но теперь вижу, что я был просто тщеславным, самонадеянным мальчишкой.
– Разве это не военный клич воинов, не вой, которым они стараются испугать врагов? — спросила Кора, кутая лицо в вуаль с таким спокойствием, которого не выказывала ее взволнованная младшая сестра.
– Нет, нет, сейчас раздался зловещий, потрясающий звук, и в нем было что-то неестественное. Если бы вы хоть раз слышали боевой клич индейцев, вы никогда не приняли бы его за что-нибудь другое... Ну что же, Ункас? — снова по-делаварски обратился разведчик к возвратившемуся в пещеру молодому могикану. — Что ты видел? Не просвечивает ли наш огонь сквозь завесы?