Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток
Шрифт:
Герцог не мог видеть её лицо, но во всей фигуре этой высокомерной, властолюбивой женщины выражалась такая глубокая скорбь, что он почти с благоговением преклонил колена и нежно поцеловал её дрожащую, горячую руку.
— Дорогая моя королева, — грустно произнёс он, — я всегда был и буду самым преданным из ваших подданных, но разве вы не видите, что мне невозможно принять ту высокую честь, которой ваше величество удостаивает меня?
— Вы отказываетесь? Значит, в вас нет ни капли любви ко мне?
— Я слишком высоко чту свою королеву, чтобы допустить её очернить своё чистое имя. Если бы, признав себя виновным, я был оправдан по желанию вашего
— Если я рискую своей честью, то никто не осмелится...
— Честь уже утрачена, дорогая королева, если поставлена на карту.
— Но я спасу вас! — с всё возрастающим волнением воскликнула Мария. — Спасу, несмотря на все ваши признания, хотя бы вы сто раз оказались преступником, спасу вас потому, что я — Мария Тюдор и в Англии нет закона выше моей воли!
Гордость и страсть сделали её почти красивой. Любовь к герцогу Уэссекскому была единственным чувством, что смягчало жестокость этой сложной натуры, но, как истая Тюдор, она хотела бы сама руководить его судьбой, по своему капризу.
Быстро поднявшись с колен, герцог стоял теперь лицом к лицу с нею, полный гордого достоинства, и с твёрдостью произнёс:
— Прежде чем позор падёт на нас обоих, ваше величество, последний герцог Уэссекский будет похоронен как самоубийца.
Он смело встретил взор королевы, желая, чтобы она знала, что даже в эту решительную минуту, будучи принуждён выбирать между короной и эшафотом, он не изменит твёрдым убеждениям, которыми руководился всю жизнь; что никогда не сделается фаворитом Марии Тюдор, любящей его, но обладающей всеми недостатками Тюдоров. Нет, лучше погибнуть от руки палача!
Всё это королева прочла в его глазах и поняла, что окончательно проиграла дело. Заметив это, герцог почувствовал к ней невольную жалость.
— Верьте, моя дорогая повелительница, — мягко сказал он, — что память о ваших добрых словах будет поддерживать меня до самой смерти. А теперь, из жалости ко мне, прикажите позвать стражу и... разрешите мне удалиться.
— Я не считаю это вашим последним словом, милорд, — в отчаянии настаивала Мария. — Подумайте...
— Я много передумал, ваше величество, — сдержанно ответил он. — В конце концов, что есть в жизни привлекательного? Честь королевы Англии и моё собственное самоуважение были бы слишком дорогой ценой за такую незначительную вещь.
В эту минуту в дверь дважды постучали, и королева с трудом заставила себя сказать:
— Войдите! В чём дело?
— Лорд сенешаль [37] прибыл во дворец, ваше величество, и смотритель Тауэра требует узника.
— Хорошо. Можете идти!
— Смотритель Тауэра ожидает его светлость в соседней комнате.
— Хорошо! Он может подождать.
Паж с поклоном удалился.
Теперь самообладание совершенно покинуло Марию Тюдор, и, забывая всякую гордость и достоинство, она в страстном порыве с рыданием прижалась к любимому человеку.
37
Высший придворный чиновник, исполнявший в то же время и судебные обязанности.
— Нет, нет! Они не смеют вас увести! Скажите только одно слово, дорогой мой герцог! Что вам стоит? А в нём вся моя жизнь. Что нам до мнения целого света? Разве я не выше всего этого? И вы также будете выше, когда сделаетесь
Призвав к себе на помощь всё своё мужество, герцог Уэссекский возможно осторожнее высвободился из её объятий и, нежно гладя её волосы, ждал, чтобы она немного успокоилась. В соседней комнате послышалось бряцание оружия: очевидно, смотритель Тауэра с нетерпением ожидал своего узника. При этом звуке Мария выпрямилась, обернулась лицом к двери с видом разъярённой львицы. Опасаясь с её стороны какого-нибудь отчаянного поступка и сознавая лишь серьёзность этого критического момента, герцог словно клещами стиснул ей руку, рассчитывая, что физическая боль заставит её прийти в себя.
Королева с нежней мольбой взглянула ему прямо в лицо и спросила:
— Разве вы не знали, что я... так униженно вас любила?
— Да благословит вас Бог за эту любовь, — серьёзно сказал герцог, — но клянусь перед Всевышним, что, если вы не дадите совершиться правосудию, я не переживу вашего и своего позора.
Королева закрыла глаза, чувствуя себя беспомощной, разбитой и невыразимо печальной.
— Господь да поможет вам, дорогой мой лорд! — прошептала она.
Он поцеловал её холодные как лёд руки; она всё ещё не открывала глаз, из которых катились крупные, горячие слёзы. Герцог Уэссекский видел, что она собрала всё своё мужество для последнего прощания, и решительно произнёс:
— Умоляю ваше величество разрешить мне позвать стражу!
Она пошатнулась и упала бы, если бы он не поддержал её.
— Не забывайте, что вы — Тюдор и королева, — тихо сказал он, когда она снова опустила голову к нему на плечо, — а я — только обыкновенный мужчина.
Усадив её в кресло, он позвонил и твёрдым голосом сказал явившемуся на его зов пажу:
— Я к услугам начальника Тауэра.
Ещё раз преклонив колено, он простился с королевой. Она не вымолвила ни слова; у неё достало сил только ещё раз взглянуть на любимого человека, когда он твёрдыми шагами направился к двери. Снова послышалось бряцание оружия, затем — слова команды и шум удаляющихся шагов; потом всё стихло, и королева Мария осталась одна, наедине со своим горем. Но она не была бы женщиной, если бы признала своё поражение, когда оставалась ещё хоть малейшая надежда на победу.
Выплакавшись вволю, она горячо помолилась, прося у Бога сил нести посланный ей крест.
— Пресвятая Дева, возьми мою жизнь, если он должен умереть! — умоляла она, распростёршись пред образом Богоматери.
Успокоив себя обращением к небесной помощи, Мария отёрла слёзы, позвонила дежурной камер-юнгфере и освежила лицо душистой водой.
«Я спасу его против его воли!» — решила она, вспоминая слова герцога: «Если бы, признав себя виновным, я был оправдан по желанию вашего величества, всякий мог бы сказать, что королева спасла своего возлюбленного, а потом вышла замуж за преступника».
В её распоряжении оставались ещё целые сутки.
Позвонив, она коротко приказала вошедшему слуге:
— Я желаю немедленно видеть у себя его преосвященство кардинала Морено.
Через пять минут кардинал уже стоял пред нею, как всегда, спокойный, подняв руку для благословения.
— Прошу ваше преосвященство сесть, — с лихорадочной поспешностью начала Мария. — Мне надо поговорить с вами о важном, неотложном деле; иначе я не оторвала бы вас от молитвы.
— Моё время всегда в распоряжении вашего величества, — почтительно сказал кардинал. — Чем сегодня могу быть полезным вашему величеству?