Последний курорт
Шрифт:
Господи, мне кажется, мы и сами не знали, где мы, настолько нас захватило блаженство, граничащее с безумием. Правда, пару раз я пытался позвонить Габриелле, но она, услышав мой голос, бросала трубку, и я продолжал заниматься любовью с Дженни, словно мне было наплевать на жену и будущего ребенка. Но, разумеется, мне было не наплевать, я любил Габриеллу… однако просто не мог остановиться. Совершенно потерял контроль над собой. Я понимал, что все летит в пропасть, но ничто уже не имело для меня значения. — Дэвид закрыл ладонями глаза. — Мой отец умер за полгода до этого, и… нет, я не собираюсь искать в этом оправдание. Просто хочу сказать, что его смерть потрясла меня. Мы всегда были очень
Наконец я все же вернулся домой. Габриелла к тому времени немного успокоилась. Но когда она спросила меня, где я был, я, как идиот, все ей рассказал. Сам не знаю, почему сделал это; может, потому, что не хотел лгать ей. Она всегда знала, когда я ее обманываю. Тогда же из Майами прилетела моя мать с Томом, нашим старшим сыном, которому исполнилось два года. Не хочу даже вспоминать о тех сценах, которые Габриелла устраивала в течение последующих нескольких недель, вплоть до родов. Эта жизнь была адом для всех нас и особенно для Тома. Его мамочка постоянно плакала, а бабуля без остановки кричала на папочку. А папочка в это время думал только о Дженни Муро. Она была словно навязчивая идея, я не мог выбросить ее из головы. Мысли о ней терзали меня каждую минуту. Дженни постоянно звонила мне в офис, умоляла о встрече.
Некоторое время я сопротивлялся, но недолго. Просто не выдержал. Сейчас это невозможно объяснить, но тогда страсть буквально пожирала меня, я чувствовал, что сойду с ума, если не увижу ее. И наша связь возобновилась. — Дэвид нахмурился и помолчал немного. — А знаешь, самое странное то, что я даже не могу вспомнить, хорошо ли мне было с ней в постели. Наверное, хорошо, иначе меня так не тянуло бы к ней… Но я этого уже не помню. Помню только навязчивое желание делать что-то такое, что, как было ясно с самого начала, в конце концов разрушит мою жизнь. Это и случилось. Но жизнь моя разрушилась так, как я себе тогда и представить не мог.
Снова замолчав, Дэвид наклонился вперед, уперся локтями в колени, сложил ладони и уставился на освещенный солнцем стол.
— Поворотный момент наступил с рождением Джека, — произнес он невыразительным тоном. — Во время родов я находился рядом с Габриеллой. Ей было очень тяжело, а тот факт, что моя мать разыскала меня в каком-то отеле, чтобы сообщить о начале родов, и вовсе превратил мою жизнь в жуткий кошмар. Роды длились несколько часов… Тебе не надо знать все подробности, достаточно просто сказать, что по большому счету именно муки Габриеллы начали в конце концов отрезвлять меня и приводить в чувство. А потом, увидев появление на свет нашего второго сына, увидев, как Габриелла любит его, увидев сомнение в ее глазах, когда она протянула мне младенца… — Дэвид с трудом выдавливал из себя слова. — Она испугалась, что мне не нужен этот ребенок, подумала, что я их брошу. — У него перехватило дыхание, и Дэвид замолчал. Затем, пересилив себя, продолжил:
— Моя мать привела в палату Тома, и когда я взглянул на его лицо, мне показалось, что вижу сам себя. Как будто мне напомнили, что я и есть отец, но отец, который разрушает жизнь своих детей. Наверное, именно тогда я осознал, что ничего не может быть важнее этих мальчиков — ни женщины, ни страсть, ни деньги, ни успех… Ничего!
Лишь они и были важны. Мне следовало что-то делать, чтобы исправить свою жизнь, пока я окончательно не поломал ее.
Перед самым рождением Джека моя мать почти не разговаривала со мной. Она все еще переживала собственное горе — смерть отца, и ей казалось, что это поведение ее сына, который не проявлял родительской заботы о ее внуках, издевался над женой и покрывал себя позором, разбило сердце мужа… Что ж, в том, что я образумился тогда, большая заслуга моей матери, поэтому я не виню ее, хотя она до сих пор ненавидит меня. Видит Бог, я это заслужил.
Дэвид устремил вдаль невидящий взгляд.
— После рождения Джека я виделся с Дженни всего один раз. Мы занимались любовью, но потом, когда вернулись в машину, я сказал ей, что между нами все кончено. К тому времени я уже знал, кто ее муж, главным образом из ее рассказов о нем. Однако, запомнив его имя, я и сам стал прислушиваться к различным разговорам о Муро. Он представлялся торговцем произведениями искусства, но стоило мне копнуть чуть глубже, и стало ясно, что у его огромного состояния совсем другой, тайный источник. Сперва это была только марихуана… героин пришел позже, гораздо позже…
Дэвид замолчал и перевел тяжелый взгляд на Пенни.
Она выдержала его взгляд, и Дэвид, вяло улыбнувшись, отвернулся. Не было таких слов, которые могли бы облегчить его страдания, тем более исправить то, что он натворил в обернувшиеся для него кошмаром месяцы между смертью отца и рождением сына. Сейчас Дэвид расплачивался сразу за все, и Пенни понимала, что никакое наказание не будет тяжелее того, которое Дэвид уже сам наложил на себя.
— Как бы там ни было, — продолжал Дэвид, — я сообщил Дженни, что между нами все кончено. К моему удивлению, разлука с ней оказалась не такой уж тяжелой, как я ожидал. Мое безумие проходило, и, несмотря на красоту Дженни, я уже не понимал, что же такого в этой женщине и чем она сумела довести меня до исступления.
Я знал, что люблю Габриеллу и понадобится время, чтобы восстановить наш брак, но тогда я хотел только этого. Дженни непонятным образом околдовала меня, но, слава Богу, я излечился от ее чар. Излечилась от своей страсти и Дженни, правда, ей для этого понадобилось гораздо больше времени, чем мне, и в конце концов ее брак распался. Она не любила Кристиана, зато он был без ума от нее. Да что там — он просто боготворил ее! Он жил для нее, и все, что делал, было тоже только ради нее. Поэтому, когда Дженни сообщила Кристиану, что она уходит, для него это было равносильно концу света.
Думаю, он впервые узнал обо мне именно в тот момент, когда Дженни сказала, что уходит от него из-за меня. К этому времени мы с ней не виделись уже много месяцев. Она сказала Кристиану, что не может больше жить во лжи, не может притворяться, что любит его, в то время как единственный мужчина, которого она желает, — это я. Не знаю, правду ли она говорила.
Сам я не только ничего не подозревал — я просто забыл о ней. Все это рассказала мне Габриелла, а той — одна из подруг Дженни. Разумеется, Габриелла сделала из этого вывод, что мы продолжаем встречаться, и все мои попытки доказать обратное были теперь бесполезны. Я не имею права винить ее за это, поскольку сам многократно давал повод не доверять мне.
Дэвид замолчал и потер ладонями лицо, давая себе время подумать.
— После рождения Джека нам было очень трудно.
Габриелла пыталась простить меня, но постепенно стало ясно, что это невозможно, и, честно говоря, мы даже ничуть не сблизились. А когда Габриелла услышала о том, что Дженни ушла от Муро, у нее появилась уверенность, что я сделаю то же, и буквально за одну ночь она сошла с ума. Я хочу сказать, что у нее помутился рассудок. Она вытворяла такое… — Дэвид глубоко вздохнул. — Габриелла пригласила священника, чтобы он изгнал из нашего дома дьявола. Каждый раз, когда я пытался подойти к ней, она совала мне в лицо распятие.