Последний оплот
Шрифт:
Он обернулся к Чиуну и сказал:
— Мистер Лир, я выражаю вам свое сочувствие.
— Мистер кто? — удивился Чиун.
— А вам, Норман, — обернулся Шлома к Римо, — должно быть стыдно!
— Что это за лунатик? — обратился Чиун к Римо.
— Не обращай на него внимания, — сказал тот. — Что еще один бедняга, у которого вот-вот будет приступ астмы.
— Чепуха, — пылко возразил Артов. — В жизни не чувствовал себя лучше! Кха-кха-кха! — И вдруг с Артовым случился страшный приступ астмы. Он согнулся пополам, задыхаясь и ловя ртом воздух, и позволил Римо проводить его до конторки. Уверив, что скоро Артов почувствует себя
Римо повернулся к Чиуну.
— Почему бы нам не двинуться наверх, — процедил он сквозь зубы, — где нам никто не помешает предаваться приятной беседе?
— Мне здесь нравится больше. Я посижу и подожду мои дневные драмы, — упорствовал Чиун.
— А вдруг Смит будет нам звонить?
— Ну и пусть. На сегодня с меня довольно психов.
— Я никогда не отправлю это письмо, — сказал Римо.
— Ладно, — проворчал Чиун. — Пожалуй, придется пойти и посмотреть, как ты будешь убираться. Я не могу тебе доверить даже пустяка, ты все равно где-нибудь да напортачишь.
Прежде чем они вернулись в залитый кровью номер, Римо остановился у киоска и купил чемодан. Когда он запихивал в него останки Ирвинга Одеда Марковича, позвонил телефон.
— Отдел уборки? — сказал Римо в трубку. — Вы убиваете, я за вами убираю!
На другом конце провода было тяжкое молчание. Оно давило, словно камень.
— Невероятно, но факт, Смитти, — сказал в трубку Римо. — У вас даже молчание какое-то кислое.
— Если бы я не видел вас своими собственными глазами, — сказал Харолд Смит, — я бы ни за что не поверил, что на свете бывают такие типы, как вы.
— Ну, что вы хотите мне сказать, Смитти? А то я вообще-то занят.
Римо переломил правое колено трупа, чтобы тот конец влез в чемодан.
— Может, ничего, может, все на свете, — загадочно отозвался Смит. — Люди, которые приветствовали вас по прибытии, прошли через концентрационный лагерь в Треблинке в годы второй мировой войны.
— Ну и что?
— Убитый бизнесмен Хегез, а также Голдман тоже были в Треблинке.
— Правда?
— И доктор Мойше Гаван.
— Все? В одном месте? Вы в этом уверены? — спросил Римо.
— Да, — сказал Смит. Он сидел в местечке Рай, штат Нью-Йорк, уставившись на экран компьютера, представлявшего электронную систему, по сравнению с которой ИБМ показался бы арифмометром. Маленький компьютер на письменном столе Харолда Смита позволял ему использовать информацию, поставляемую тысячами людей, школ, учреждений, библиотек, религиозными и деловыми кругами со всех уголков земного шара.
Задачей Смита было изучать информацию и делать заключения, какое все это имеет отношение к судьбам Америки и всего мира. Обычно его письменный стол был завален грудами страниц с самыми разными материалами, но на сей раз там не было ничего, кроме напечатанного на машинке конспекта в четыре листа. Смит пришел к кое-каким выводам, потому что у сестры одной женщины, состоявшей в Американском Еврейском комитете, который борется против антисемитизма, была дочь, познакомившаяся с одним молодым человеком через «Бнай Акиба» — молодежную еврейскую организацию. Они поженились и родили сына, который рос под надзором Американского еврейского опекунского совета, в задачу которого
Тоненькую-претоненькую ниточку, но и ее вполне хватало для КЮРЕ.
— Я в этом уверен, — сказал Смит. — А что?
— Сейчас, минутку, — сказал Римо.
Он открыл чемодан, который уже было совсем закрыл. Не обращая внимания на выпученные голубые глаза на багровом лице, Римо пошарил на груди покойника и извлек нечто из его промокшего от крови пиджака. Он снова закрыл чемодан и начал разворачивать бумажку.
— Прошу прощения, — сказал он в трубку. — От крови все слиплось. — Он наконец нашел то, что искал, и снова заговорил: — Как насчет Ирвинга Одеда Марковича? — спросил он Смита.
— Секунду, — отозвался тот.
Римо напевал себе под нос, как вдруг, словно по волшебству, рядом вырос Чиун.
— Да, — сказал Смит. — Этот Маркович тоже был в Треблинке. Как вы это установили?
— Он явился с визитом к Чиуну. Я позвоню попозже.
Римо повесил трубку. Он понял, что возникла связь — словно электрическая цепь. Его голову вдруг словно продуло хорошим сквозняком и вымело всю паутину. Теперь он понял, что испытывал Шерлок Холмс, когда разгадывал очередную криминальную тайну. Да, детективная деятельность может доставлять удовольствие.
— У тебя странный вид, — заметил Чиун. — Не сообщил ли Смит о задержке моих дневных драм?
— Расслабься, папочка, — весело сказал Римо, набирая номер. — Их доставят завтра, когда кончится еврейский праздник.
— День без драмы, — начал Чиун, — это...
— Все равно что утро без апельсинового сока, — закончил Римо, прижимая к уху трубку. — Алло! Могу я поговорить с Завой? Что-что? О, нельзя ли по-английски? Зава! Нет, я понимаю только по-английски. Господи, мне нужна За-ва!
Чиун взял трубку из рук Римо.
— Неужели все должен делать я? — осведомился он у потолка и повел разговор на беглом иврите.
После беседы, длившейся, как показалось Римо, с полчаса, Чиун вручил ему трубку со словами:
— Она сейчас найдет Заву.
— О чем вы там беседовали? — спросил Римо, снова приложив к уху трубку.
— Вечные проблемы всех достойных людей, — произнес Чиун. — Неблагодарность детей.
— Главное, сам помни о неблагодарности, — сказал Римо и тут услышал в трубке голос Завы.
— Римо? Это опять вы? Вы всегда выбираете не самое удачное время.
— У меня важное дело, — сказал Римо и передал ей услышанное от Смита.
— Но Тохала Делит сказал, что не обнаружил никакой взаимосвязи.
— Зава, а где был сам Делит во время войны?
— Во время какой войны?
— Второй мировой.
— Эго знают все — он прошел через ужасы и пытки. Треблинка!
Римо выслушал это и, смакуя каждое слово, произнес:
— Я так и думал.
— Значит, я была права, — отозвалась Зава. — Значит, все же что-то происходит...
— И самое подходящее время для этого — ваш день четвертого июля или как там у вас это называется.