Последний полицейский
Шрифт:
Макгалли отдает мне честь, а в адрес истинно верующих поднимает средний палец и помахивает им.
– Насмехайся пока, грешник, но зло будет наказано! – обращается к Макгалли адепт с помадой на зубах, но сама пятится. Из открытой книжечки у нее вылетает листовка, трепеща, опускается на мостовую. – Ты увидишь тьму, молодой человек!
– Знаешь, что я тебе скажу, сестра? – Макгалли передает мне бутылку «Сэм Адамс» и складывает руки рупором: – Ты тоже!
– Это проценты.
– Что-что?
– То
Я расхаживаю взад-вперед, зажав под мышкой, как футбольный мяч, обувную коробку Питера Зелла, набитую сведениями об астероиде, с кружками и двойными подчеркиваниями важных мест. Я выкладываю ее перед коллегами, объясняя им, что накопал и что надумал. Макгалли морщит лоб, откидывается на стуле, крутит между ладонями пустую бутылку из-под пива. Калверсон в жестком серебристом костюме, прихлебывая кофе, обдумывает услышанное. Андреас прикорнул в своем темном углу.
Дремлет. «Отдел совершеннолетних»…
– Как только появился Майя, как только его обнаружили и начали отслеживать, Питер стал собирать информацию.
– Питер – это твой висельник?
– Да, потерпевший.
Я достаю первую вырезку, от 2 апреля – ту, где шансы на столкновение оцениваются как один к двум миллионам ста двадцати восьми тысячам, – и передаю ее Калверсону.
– А вот другая, несколькими днями позже.
Я вытаскиваю обтрепанный листок бумаги для принтера и зачитываю:
– «Хотя объект обладает значительными размерами, диаметром до шести с четвертью километров, астрономы оценивают вероятность его столкновения с Землей немногим выше нуля. Доктор Кэти Голдстоун, профессор астрофизики Аризонского университета, говорит, что такая вероятность едва превышает „пренебрежимую“». Это число – шесть с четвертью – мистер Зелл тоже подчеркнул.
Я достаю листок за листком. Зелл не просто следил за Майя, за траекторией, за оценками плотности и состава. В его коробку попадали все сведения о связанных с астероидом социальных переменах, новых законах и экономических сдвигах. Он отслеживал все данные, записывал числа на обороте листка, подсчитывал – длинные колонки цифр заканчиваются восклицательными знаками, – а потом заносил в таблицу.
– Твою же мать, – вдруг произносит Калверсон.
– Чью мать? – отзывается Макгалли. – И почему?
– Так вот, видите ли… – Я запинаюсь.
Тогда Калверсон гладко и четко заканчивает свою мысль:
– Значительную вероятность смерти при глобальной катастрофе можно сравнить с вероятностью смерти от несчастного случая в связи с употреблением спиртного.
– Да… – говорю я, – да, так.
– Что – да? – рокочет Макгалли.
– Висельник Пэласа занимался оценкой рисков.
Я сияю. Калверсон одобрительно кивает мне, а я закрываю коробку крышкой. Сейчас одиннадцать тридцать, время пересменки. Из комнаты отдыха через пару дверей от нас слышны сварливые голоса «ежиков», еще не сдавших дубинки после ночного патруля. Они
Я предполагаю, что Зелл очень давно принял решение: если шансы на столкновение превысят некий математически определенный уровень, он рискнет совершить что-нибудь опасное, нарушить закон. Пойдет на то, что прежде считал непозволительным из-за слишком высокого риска.
В начале июня вероятность превысила установленный им порог, и Зелл отправился к старому другу Туссену, который знал, где что можно достать. После этого они вместе парили в небесах.
Но ближе к концу октября Зеллу стало плохо, или настроение изменилось, или наркотики кончились. Он отказался их принимать.
На этом месте Макгалли поднимает руку, ехидно подражая вредному школьнику, изводящему вопросами учителя математики.
– Извините, детектив. Позвольте? Как эта печальная история доказывает, что парень пал жертвой убийства?
– Ну не знаю. Именно это мне и хотелось бы выяснить.
– Блеск. Прекрасно! – Макгалли хлопает в ладоши и вскакивает. – Едем к твоему Туссену, загребем поганца.
Я поворачиваюсь к нему. Сердце бьется чуть чаще.
– Ты думаешь?..
– Еще бы не думать! – Похоже, он в восторге, и мне вспоминается Макконнелл с ее философским замечанием: «Мне ведь больше не представится случая гнаться за преступником с воплем „Стоять, ублюдок!“»
– Но мне нечего ему предъявить, – возражаю я и снова поворачиваюсь к Калверсону в надежде, что он мне возразит, скажет: «Как же нечего, сынок?», но Калверсон задумчиво помалкивает в своем углу.
– Нечего предъявить? – возмущается Макгалли. – Господи, парень, обвинений хоть лопатой греби! Скупка и распространение запрещенных веществ – срок автоматом. «Акт о безопасности», статья девятая, – так, знаток? И обман офицера полиции. То же самое не помню по какой статье. Уйма статей!
– Ну я только думаю, что он этим занимался, но точно не знаю. – Я обращаюсь к Калверсону, единственному настоящему профессионалу в этой комнате. – Нам ордер дадут? На обыск дома?
– Ордер? – Макгалли простирает руки к небесам, к стенам, к обмякшей фигуре детектива Андреаса, который приоткрыл глаза и рассматривает что-то на столе.
– Постой-постой, знаешь что? У него же машина на органическом сырье? Он же это признал, так? На растительном масле?
– Ну и что?
– Что? – Макгалли ухмыляется до ушей и снова воздевает руки. – В статью восемнадцать только что внесли три дополнения. О распределении природных ресурсов и экономии. – Он выскакивает из-за стола, хватает последнее издание, толстую черную книжицу с американским флагом на обложке. – С пылу с жару, mis amigos! Если твой дружок мешает масло для фритюра с соляркой, это открытое нарушение закона. Я качаю головой.