Последний полицейский
Шрифт:
– Ну ловили мы кайф, – нехотя говорит Туссен. – Ну и что? Хреново нам было. Да, мы с Питером несколько раз ловили кайф.
– Несколько раз, – повторяю я.
– Да. Ну и что?
Я медленно киваю.
– Почему же вы мне солгали, Джей-Ти?
– Почему он солгал тебе? – Макгалли закатывает к небу глаза. – Да потому, что ты из полиции, чудак.
Калверсон иронично хмыкает со своего места у камина. Лучше бы мы с подозреваемым были наедине, чтобы он мог мне все рассказать. Мы бы просто поговорили.
Туссен смотрит на меня и
– Ты явился сюда, твердил, что парня убили.
– Я сказал – самоубийство.
– Ну так это ты врал, – говорит он. – Никто не заводит следствия по самоубийствам. В наше-то время.
Калверсон опять хмыкает, и я оборачиваюсь к нему. На его жестком лице написано «Верно подмечено». Макгалли стряхивает пепел на коврик подозреваемого.
Туссен их не замечает, он смотрит только на меня и продолжает:
– Ты пришел сюда в поисках убийцы. Скажи я тебе, что мы с Питером принимали всякие болеутоляющие таблеточки, ты бы решил, что я его и убил. Так?
– Необязательно.
Таблеточки. Маленькие цветные пилюли, оболочка которых тает в потной ладони. Я пытаюсь представить их и моего страховщика. Жалкие подробности преступления и пристрастия.
– Джей-Ти, – начинаю я.
– Это неважно, – перебивает он. – Я все равно покойник. Мне конец.
– Ага, – весело подтверждает Макгалли.
Лучше бы он помолчал, потому что я верю Туссену. Верю. Какая-то часть меня по-настоящему ему верит. Он солгал по той же причине, по которой Виктор Франс тратил свое драгоценное время, вынюхивая на Манчестер-роуд нужную мне информацию. Потому что в наши дни любое обвинение – это серьезно. Любой приговор – смертный. Объясни Туссен, что связывало их с Питером Зеллом, он бы отправился в тюрьму без надежды выйти. Но это еще не причина считать его убийцей.
– Отпусти его, Макгалли.
– Что? – огрызается Макгалли. – Еще чего?
Оба мы невольно оглядываемся на Калверсона. Мы в одном чине, но у Макгалли больше выслуга. Калверсон незаметно кивает. Макгалли мрачнеет, поднимается, как горилла с лиственного ковра в джунглях, и, отходя к дивану, нарочно наступает Туссену на пальцы. Тот с трудом привстает на колени. Я опускаюсь рядом, чтобы заглянуть ему в глаза. И придаю голосу убедительную мягкость, говорю прямо как моя мать:
– Рассказывайте остальное.
Долгое молчание.
– Он… – начинает Макгалли, но я вскидываю ладонь, не отрывая взгляда от подозреваемого, и детектив замолкает.
– Прошу вас, сэр, – мягко говорю я. – Мне просто нужно знать правду, мистер Туссен.
– Я его не убивал.
– Я знаю. – Я не кривлю душой. В этот миг, глядя ему в глаза, я не верю, что он убил Зелла. – Мне просто нужна правда. Вы сказали про таблетки. Где вы их доставали?
– Я доставал? – ошеломленно выкатывает глаза Туссен. – Их Питер приносил.
– Что?
– Как пред Богом, – утверждает он, видя мои сомнения. Мы стоим на коленях друг перед другом, как пара кающихся грешников.
– Серьезнее
– Так и сказал? – возмущается Макгалли, усевшийся в кресло. Его личное оружие нацелено на Туссена.
– Да.
– Смотрите на меня, – приказываю я. – Рассказывайте, что было дальше.
– Я сказал: «Конечно, но давай поделимся».
Туссен поднимает голову, оглядывается, его сощуренные глаза блестят гордостью отчаяния.
– Черт, а что мне было делать? Я всю жизнь работал! Как ушел из школы, так ни дня без работы. Именно потому, что мой старик был паршивцем, а я не желал быть таким, как мой старик.
Массивная фигура Туссена содрогается от наплыва чувств.
– А потом, как гром с ясного неба, такое дерьмо. Астероид падает, никто больше ничего не строит. И у меня ни работы, ни надежды – только и дел, что ждать смерти. И тут, через два дня, ко мне домой заявляется Питер Зелл с горстью опиатов. Как бы вы поступили?
Я смотрю, как он дрожит, стоя на коленях, и клонит голову к грязному ковру. Оглядываюсь на Калверсона – тот горестно качает головой. Я улавливаю противное повизгивание и оглядываюсь на Макгалли. Он развалился на диване, пистолет положил на колени и делает вид, что играет на скрипочке.
– Хорошо, Джей-Ти, – поторапливаю я. – Что было дальше?
Туссену не стоило труда помочь Зеллу распорядиться таблетками безопасно и эффективно. Только и нужно, что взломать повременный дозатор и отмерить такую дозу, чтобы свести к минимуму случайное самоубийство. Он миллион раз видел, как отец проделывал такое с миллионами разных пилюль: соскребал оболочку, разминал таблетку, делил порошок на дозы и забрасывал под язык. Питеру досталась большая часть.
– Он не рассказывал, откуда их взял?
– Нет. – Пауза, секундная заминка, и я заглядываю ему в глаза. – Правда, нет. Так продолжалось до вроде бы октября. Где бы он ни брал эту дрянь, там больше не было.
После октября, по словам Туссена, они не разбежались. Продолжали ходить на «Далекий белый блеск», после работы выпивали по кружечке пива. Я обдумываю новый массив информации, пытаюсь выделить правду.
– А в последний понедельник?
– Что?
– Что произошло в последний понедельник?
– Все как я рассказывал. Мы сходили в кино, выпили пива, и я ушел.
– Уверены? – мягко, почти ласково переспрашиваю я. – Уверены, что это все?
Молчание. Он смотрит на меня, хочет что-то сказать. Я вижу, как за каменной неподвижностью лица мечутся мысли. Он хочет сказать что-то еще.
– Макгалли, – спрашиваю я, – как наказывается нарушение закона об экономии горючего?
– Смертной казнью, – бесстрастно выдает Макгалли.
Туссен вздрагивает, но я качаю головой:
– Бросьте, детектив, я серьезно.