Последний порог
Шрифт:
— Люди слишком много обещают друг другу, но, к сожалению, далеко не всегда выполняют свои обещания. Правда, такое, дорогой Эндре, может случиться и с нами, потому что и мы всего лишь люди. Сейчас меня интересует, дорогой сынок, каким человеком считаешь ты себя — умным или глупым?
После вопроса Эккера Эндре сразу же догадался, куда он целит, однако сделал вид, что не понял, в чем дело, и сказал:
— Я вас не понимаю.
— Вебер, скажите-ка свое мнение!
— Умен, — холодно выдавил из себя Вебер, подходя ближе к священнику.
—
— Я надеюсь. — Вебер остановился от священника на расстоянии вытянутой руки: — Господин священник, рассчитываю, что моя надежда не безответная. Не так ли? — И он сделал еще полшага вперед.
Все тело капеллана было сковано уже не страхом, а ужасом. Что же делать? Он невольно закрыл глаза и мысленно увидел заплаканное лицо тетушки Эльфи. «Боже милостивый, всемогущий, не оставляй меня...» — мысленно взмолился он.
И в тот же миг почувствовал сильный удар в подбородок. Сначала ему показалось, что весь мозг выскочил у него из головы. Однако сознания он не потерял, только в глазах все стало двоиться и троиться, и на какое-то мгновение он увидел перед собой скопище стульев, шезлонгов, столов, бесчисленное множество лампочек в люстре, а вслед за тем неожиданно ощутил какую-то глубокую пропасть, у которой не было ни дна, ни краев...
Он медленно сполз по стене на ковер. Острый подбородок его уперся в грудь.
— Боже милостивый... — пробормотал он, все еще не не понимая, зачем ему ломают пальцы. Страшная боль пронзила тело, подбираясь к голове. Он вскрикнул, глаза его наполнились слезами.
— Ты врал мне, сын мой! Ты обманул меня, дорогой Эндре! Почему ты это сделал?..
Эти слова Эккера дошли до сознания Эндре откуда-то издалека. Он поднял голову и встретился со взглядом профессора.
— Господин профессор... — простонал он. — Умоляю вас... Я не вынесу! — Он скорее чувствовал, чем слышал, треск костей, в том месте, где помещались почки, ужасно горела кожа, даже сами почки, казалось, горели от серии мелких крепких ударов.
Эккер подал знак, и в тот же миг боли у Эндре прекратились, лишь откуда-то из глубины все еще вырывались сдавленные рыдания. Эндре было жаль себя, и в то же время ужасно стыдно. Ему хотелось умереть, но он боялся, так как смерть могла прийти только вместе с болью. Он начал на ощупь искать свои очки.
— Говори, сынок, — шептал ему Эккер уговаривающим тоном. — Рассказывай, Эндре, я прошу тебя... Я не заслужил от тебя такого, не так ли?
Слезы капали на ковер. Эндре чувствовал себя каким-то опустошенным, всеми заброшенным и очень несчастным. Два пальца на левой руке безжизненно болтались. Он вспыхнул и, прижавшись лицом к грязному ковру, зарыдал, содрогаясь всем телом.
— Господи, да исполнится твоя воля! — прошептал он.
— Я хотел тебе добра, но ты не послушался меня. Ты же знаешь, что ты натворил...
Вебер распахнул окно. По небу ползли черные грозовые облака, тесня друг друга. Все вокруг было серо-свинцового цвета. Летний ливень забарабанил по черепичной крыше. Шум дождя заглушил все звуки...
В медицинской комнате никого не было. Чаба ничего не понимал. Перед дверью в коридоре расхаживал часовой, который по-уставному отдал ему честь, однако не сказал ни слова. Кровать была застлана чистой простыней — никаких следов, свидетельствующих о том, что всего несколько часов назад здесь лежал больной. Он посмотрел в окно, за которым хлестал ливень. Во дворе стояла машина «скорой помощи», однако Милана Радовича нигде не было.
«Спокойно... Обо всем подумай спокойно, — мысленно уговаривал себя Чаба. — Все было так хорошо продумано. С Миклошем мы договорились. До сих пор все шло гладко. Машину «скорой помощи» во двор пропустили, значит, Эккер отдал такое распоряжение. Погода и та играет нам на руку — начался ливень».
В комнату вошел Вебер и почти весело поздоровался. Чаба кивнул ему в ответ.
— А где же Радович? — спросил Чаба, снимая перчатки.
Штурмбанфюрер как ни в чем не бывало курил, он предложил закурить и Чабе, но тот отказался.
— Его увезли... — Вебер посмотрел на часы: — Четверть часа назад.
— Вебер... — начал было Чаба строго, но тут же замолчал, так как в комнату вошел Эккер, а вслед за ним майор Бабарци.
— Доброе утро, дорогой, — поздоровался профессор и посмотрел на часы: — А я смотрю, все мы — пунктуальные люди. Ну-с? Все в порядке? — Он сделал несколько шагов к Чабе и взял его за руку.
— Все, вот только Радовича увезли вопреки моему распоряжению, а штурмбанфюрер Вебер...
— Все подготовили? — спросил Эккер.
— Разумеется. Как мне кажется, дней через пять после операции его уже можно будет допрашивать.
Эккер подошел к окну, вдохнул побольше воздуха, вытянул вперед руку и закрыл окно.
— Вот как? — спросил он поворачиваясь: — Выходит, дней через пять?
— Если, конечно, не будет никаких осложнений. Прошу вашего разрешении на вывоз Радовича в госпиталь.
— Конечно... конечно... — Произнес Эккер, внимательно разглядывая свои ухоженные ногти и склонив при этом голову на левое плечо. — Однако случилась беда, сынок... — Он уставился на врача: — Небольшая такая беда.
— Беда? — переспросил Чаба, которого раздражала усмехающаяся физиономия Вебера.
Эккер кивнул:
— Радович умер.
Стало так тихо, что, кроме шума дождя, ничего не было слышно. Чабе показалось, что пауза длилась долго.
— Умер?
— К моему неудовольствию.
— Быть того не может.
— Еще как может! Дорогой Чаба, — продолжал Эккер, — человек порой способен сделать невозможное. Успокойся, дорогой, ты нисколько не виноват в его смерти. Он покончил жизнь самоубийством. Он сам желал смерти. И ему это удалось.