Последний порог

Беркеши Андраш

— Возможно, — задумчиво согласилась жена генерала. — Но меня сейчас больше интересует то, о чем ты вел переговоры с Миланом, а уж раз ты это сделал, то почему не договорился с ним. С точки зрения тактики это был твой ошибочный шаг.

— Эльфи, дорогая моя, — проговорил генерал, с трудом сдерживаясь, — шла бы ты лучше спать.

— Уже утро. Притом неужели ты думаешь, что после всего этого я смогу уснуть?

Генерал взял супругу за руку, и, притянув к себе, заглянул ей в глаза:

— Не сердись, моя дорогая. Я сейчас очень расстроен, встревожен. Я не хотел тебя обидеть. Прости меня. Ради бога прости!

— Я не сержусь, Аттила. — Эльфи сделала такое движение, будто убирала с лица паутину, затеем провела пальцами

по лбу: — Я что-то хотела тебе сказать. Да, вспомнила: Чабу я знаю лучше, чем ты. Он ни за что не станет убивать своего друга. Я заметила это по его глазам, когда он прощался со мной. Мне показалось, как будто он просил у меня прощения. — Поцеловав мужа в лоб, она горько улыбнулась: — Чаба — хороший сын, послушный, но сейчас ты попросил от него нечто такое, что он не может выполнить. Сядь и не смотри на меня так, мой дорогой. Со мной ничего не случилось, я совершенно здорова, а сейчас можешь считать, что я просто-напросто думала вслух. — По-матерински заботливо она усадила мужа, а затем села и сама. Закурила сигарету, однако какая-то странная, загадочная улыбка так и не сходила с ее лица. — Знаешь, Аттила, ты, собственно говоря, потребовал от Чабы, чтобы он пожертвовал ради нас самим собой. Это жестоко. На это у тебя нет никакого права. Чаба не принимал участия в вашем заговоре, следовательно, он не имеет никакого отношения и к вашему делу. То нам с тобой нравилось, что наш сын не занимается политикой, то вдруг ты хочешь принудить его к совершению серьезного политического шага. А знаешь ли ты вообще, что такое дружба? Нет, дорогой Аттила, ты этого чувства не знаешь, да и не можешь знать, так как у тебя всю жизнь были только начальники и подчиненные, а друзей у тебя никогда не было.

— Я не испытывал необходимости в человеческой дружбе, — недовольным тоном проговорил генерал, а про себя подумал: «Неужели я и в самом деле хочу, чтобы мой сын пожертвовал своей жизнью ради меня?..»

Жена, словно угадав, о чем думал ее муж, сказала:

— У нас, матерей, имеются свои обязанности по отношению к детям. Ну, например, как мы должны приносить жертвы ради своих детей? Для меня непонятна и даже невозможна такая жизнь, ценой которой является жизнь моего сына.

— Речь идет не только о нас с тобой, Эльфи, но и о будущем нашей страны.

Госпожа лишь махнула рукой:

— Будущее страны... Неужели ты серьезно думаешь, что Англия и Америка заключат сепаратный мир с Венгрией? Мы с тобой прожили в Англии четыре года, и, как я посмотрю, ты так и не разобрался в англичанах. Конечно, коммунистов они не любят, однако какая-то совесть у них все-таки есть. Прав Геза Бернат, дорогой Аттила, да-да, Геза безусловно прав. Эту войну они пройдут до самого конца, но мир с нами или с Германией заключат только вместе с русскими. Геза говорил, что если они сокрушат фашизм, то сразу же после этого начнут проводить антисоветскую политику. Это более вероятно, чем надеяться, что англичане сбросят на Венгрию своих парашютистов и те захватят всю страну. Я даже не знаю, у какого сумасшедшего могла родиться в голове такая идея. Так неужели же я должна жертвовать собственным сыном ради такой безумной идеи? Никогда, Аттила. А что касается твоей личной судьбы, то ее я разделю с тобой до конца.

Хайду погрузился в собственные мысли. Еще несколько недель назад он наконец понял, что его стратегические предположения, которые он вынашивал в голове, не подтвердятся. Он рассчитывал, что англосаксы высадятся где-нибудь в Греции, а затем, двигаясь в северном направлении, выйдут в бассейн Дуная. Вот тогда-то и они начнут действовать, однако союзники что-то запаздывали с этой высадкой, а Советская Армия тем временем осуществляла крупное наступление по всему фронту.

— Если с Чабой что-нибудь случится, — тихо проговорила Эльфи, — я этого не переживу, да и не захочу пережить.

— Беда с ним случится только в том случае, если он попытается организовать

Милану побег.

— Тогда нужно помешать ему сделать это.

— Помешать? А как? Ты же сама сказала ему, чтобы он действовал по велению собственной совести. Поговори с ним. Тебя он послушается. Уговори его выполнить мой приказ. — Генерал неожиданно оживился: — Эльфи, дорогая моя, поверь мне, что единственный выход для всех нас — это если Чаба умертвит Милана. Более того, тем самым он избавит этого несчастного от мук, которые ему придется перенести в ближайшем будущем. Он только сократит страдания Радовича. — Генерал заговорил быстрее обычного: — Когда Радовича не будет в живых, члены нашего движения активизируют свою деятельность и спасут страну. Эльфи, дорогая, поговори с ним!

— Хорошо, — сказала генеральша вставая, — я поговорю с ним. Я попробую убедить его в том, чтобы он не организовывал Милану побег. Однако и убивать его он не будет. Чаба — врач, и пусть он занимается тем, чем должен заниматься, а ты извести своих друзей об опасности, которая им грозит. Вот все, что мы с тобой, Аттила, можем сделать.

Хайду выпустил руку жены, отошел от нее на несколько шагов и выпрямился. Теперь он снова был похож на полководца, по приказу которого на верную гибель пойдут тысячи, десятки тысяч солдат. Он их, конечно, жалел в глубине души, но он должен подавить в себе эту жалость, заглушить еще жившие в нем человеческие чувства, так как победу можно одержать отнюдь не жалостью, а лишь в бою, бой же, как известно, обязательно требует жертв. Возможно, что придется пожертвовать даже собственным сыном. Эльфи, конечно, можно понять, она еще полностью не смирилась с гибелью брата. И в ней сейчас говорит не здравый смысл, а горе, которое она пережила, в противном случае она не посоветовала бы сыну действовать по велению совести. Сейчас же она опасается за собственную жизнь, хотя речь идет вовсе не об этом.

— Эльфи, я хотел бы, чтобы ты верила мне.

— Я верю тебе, Аттила. Конечно, я тебе верю.

Осанка генерала и его голос стали какими-то торжественными.

— Если бы от поведения Чабы зависела лишь моя собственная жизнь, моя дорогая, если бы признание Радовича представляло опасность для меня одного, клянусь тебе как перед господом богом, я сам бы во всем признался. Ты говоришь, что ты мать Чабы, но ведь и я ему не чужой: я его отец. К тому же я тоже прекрасно разбираюсь в том, что такое долг. Однако вопрос стоит вовсе не так: Чаба или я? Радович назовет на допросах не только мое имя, а, как мне кажется, выдаст по крайней мере человек двадцать — это мои боевые друзья, за которых я несу ответственность.

— Меня интересует лишь мой сын.

— Тогда почему же ты хочешь его гибели? Бегство Радовича — дело невозможное. Чаба не имеет никакого опыта в организации таких дел, он, безусловно, провалится. А чего он достигнет этим? Кого он спасет? Никого, лишь погубит самого себя. Будет проще, если он пустит себе пулю в лоб. Эльфи, дорогая моя, позови его домой и поговори с ним. Не разрешай ему совершать такой безумный шаг.

Спустя несколько минут Эльфи позвонила Андреа.

— Чаба у тебя? — спросила она, даже не поздоровавшись.

— Целую ручки, — поздоровалась с ней нежно девушка. — Я сейчас передам ему трубку.

— Мама, целую тебя, — сказал сын. — Что случилось?

— Мне нужно немедленно поговорить с тобой, сынок... Незамедлительно... — прерывающимся голосом произнесла Эльфи, чувствуя, как на глаза навертываются слезы.

Через двадцать минут Чаба был уже дома.

— Мама, — начал он еще с порога, — у меня очень мало времени. Перед домом меня ждет служебная машина. — Голос у Чабы был на удивление строг. Чувствовалось, что он на что-то решился и теперь не хочет, чтобы ему мешали. В сторону отца, который сидел за письменным столом, он бросил довольно недружелюбный взгляд. — Слушаю тебя, мама. Ты же хотела о чем-то поговорить со мной.