Последний порог
Шрифт:
Генерал замолчал. Эльфи поразила жестокая логика мужа. Она задрожала, словно ей стало холодно. Невольно подумала о том, смогла ли бы она, оказавшись на месте сына, убить человека, которого любит. Генерал же расценил молчание жены как добрый знак.
— Удивительно, что мы должны умолять собственного ребенка, чтобы он поберег нашу жизнь и безопасность. Сын, скажи, кто для тебя дороже: мы с матерью или этот несчастный безродный космополит? Кто тебя вырастил? Кто сидел у твоей кровати, когда ты болел? Кто беспокоился о тебе — родная мать или Радович?
И хотя в его словах была определенная логика, Эльфи и Чаба все же почувствовали в них фальшь. Чабе особенно не понравилось то, как отец говорил о Милане.
— Чаба — мой сын, — проговорила Эльфи, — но действовать он должен не по моей или твоей указке, а по велению собственной совести. Он несет ответственность перед ней. Если он что и сделает не так, то отнюдь не потому, что хочет этого, а лишь потому, что не может поступить иначе. Я буду молиться за него. Ты, Аттила, не раз приказывал сыну, чтобы он отказался от своего друга. Ты — солдат, и я тебя понимаю. Бывают люди, которые способны менять свое мнение по приказу. Но я не понимаю, как ты мог просить сына, чтобы он умертвил Милана... своего друга... Выходит, ты способен просись и о том, чтобы убили меня...
— Эльфи, что ты говоришь?! Неужели ты так и не поняла, о чем идет речь? Важны не мы сами, а дело, которому...
— Для меня важнее всего сын, его счастье и спокойствие, и ничто другое, Аттила... ничто другое.
Чаба наклонился к матери и бережно поцеловал ее руку.
Андреа с такой страстью обняла Чабу, как будто он долгое время отсутствовал и вдруг неожиданно вернулся. Она целовала его и, прижавшись лицом к его груди, шептала ласковые слова. Чаба почти испугался столь бурного изъявления чувств возлюбленной, взял ее за подбородок и, поглядев ей в глаза, спросил:
— Что-нибудь случилось?
Голубые глаза девушки наполнились слезами, но через секунду она уже улыбалась:
— Ничего, просто я глупая. Видела плохой сон, и все. — Она потянула Чабу за собой: — Не обращай внимания.
Чаба послушно пошел за ней:
— Тихо, а то разбудим твоего отца.
— Его нет дома, он ушел после полуночи.
Чаба остановился у стола, расстегнул френч, закурил.
— Ты извлекала пулю из ноги Милана?
— Значит, это был все же он?.. — спросила она так, будто вовсе и не обращалась к Чабе с вопросом, а просто рассуждала вслух. — Я, конечно, не знала, что тот раненый — Милан. Но если бы и знала, то все равно помогла бы ему. А что с ним?
Дверь в комнату Андреа была открыта, и Чаба видел покрытый белой простыней диван, подушку, на которой осталась вмятина от головы Андреа. Чаба поднял взгляд на нее. Сквозь тонкое шелковое полотно ночной рубашки вырисовывались контуры девичьего тела, грудь, плавный изгиб бедер. На какое-то мгновение Чабой овладело страстное желание: хотелось схватить Андреа на руки и отнести на постель, забыться и забыть обо всем на свете. Однако через несколько секунд он отбросил эту шальную мысль, более того, она показалась ему просто странной и он какое-то мгновение недоумевал, как такое могло прийти ему в голову, когда необходимо было решать вопрос о жизни и смерти.
Коротко и немного сбивчиво Чаба рассказал Андреа обо всех событиях, которые произошли с ним за несколько последних часов.
Андреа сидела рядом, положив свою горячую руку на колено Чабы.
— Вел я себя отвратительно, — продолжал Чаба, — как истеричная женщина.
Андреа встала, выключила свет и распахнула окно. Жалюзи приподняла настолько, что между ними образовались щели величиной в палец. В комнату хлынул поток свежего воздуха. Стоя у окна, она сквозь щели смотрела в сад.
— Боже мой, — бормотала она себе под нос, — что же нам теперь делать?
«В чем же наша вина, если на нас обрушивается такое наказание? Перед кем мы виноваты? — В этот момент она почувствовала, как сильные мужские руки обняли ее сзади. — Бедный Чаба! — подумала она. — Несколько недель назад ему до слез было жаль Эстер. Бедный Чаба, да и я тоже...»
Взяв обе его руки в свои руки, она осторожно сдвинула их себе на живот:
— У меня будет ребенок. Я не хотела говорить тебе об этом, а теперь нужно, чтобы ты знал. — Повернувшись, она обняла Чабу за шею: — Дорогой мой, у нас будет ребенок!..
Чаба наклонился, и они долго целовали друг друга. «Андреа — единственная моя надежда в жизни, — думал он. — Я люблю ее, а она — меня. Если мне суждено будет умереть, мне ничего не жаль, кроме ее любви».
— Что нам делать, Чаба? — спросила она, а пока дожидалась его ответа, подумала о том, как прекрасна тишина.
Однако она не хотела, чтобы время остановилось — тогда и эта проклятая война никогда не кончится. «Что же теперь будет с нами? Кто знает? Что бы ни случилось, я была счастливой. Вот уже восемь лет, как Чаба любит меня. Восемь лет счастья! Может ли кто-нибудь, кроме меня, похвастаться восьмилетним счастьем? Отец говорил, что, по данным западных агентств, уже погибло более двадцати миллионов людей. Двадцать миллионов! В основном молодых. А ведь они тоже кого-то любили, и их тоже кто-то любил. Мертвые никогда больше не узнают, что такое любовь. А вот я знаю. И Чаба тоже знает...»
— Почему ты молчишь?
— Думаю.
— О чем?
— О тебе... О нашем ребенке, о родителях, о Милане, об Эккере и о самой себе. И еще о том, как же мне поступить.
— Я помогу Милану бежать, — сказал наконец Чаба. — Но как? Пока это только одни слова. Мне было бы легче, если бы я не любил своих родителей. Но я люблю их. Мне задали задачу, которую я не могу решить. — И вдруг он начал тихо смеяться.
— Над чем ты смеешься?
— Смеюсь ли, плачу ли — это все равно. Просто я вспомнил о теории порогов Эккера.
— Оставь ты этого идиота в покое!
— К сожалению, он не идиот. Он, скорее, дьявол, а дьяволы — существа довольно неглупые, да и в самой его теории порогов что-то есть.
— Такое понятие имеется в психологии.
— Я знаю. Однако Эккер ее как бы обновил: мы можем выбирать пороги, но если выбор был сделан неверно и непоследовательно, это ведет к гибели.
— Милан — человек последовательный, — заметила девушка. — Он всегда выбирал тот порог, который следовало выбрать. Ерунда это, а не теория. Или, быть может, ты полагаешь, что Эккер, как отец новой теории порогов, никогда не умрет? Нужно не теории выдумывать, Чаба, а... — Она неожиданно замолчала, направилась к дивану и села, закрыв лицо руками.