Последний порог
Шрифт:
— А если Анди начнет меня расспрашивать, что я ей скажу?
— Ах, Анди... — задумался Бернат. Он об этом как-то не подумал. А ведь любой, даже самый превосходный план может провалиться из-за непродуманной мелочи. — Так что же мы ей скажем? — Он подошел поближе к Чабе: — Скажи, что я просил у тебя материал для одного из моих репортажей о венгерском студенчестве.
— Думаю, это вполне подойдет.
Чаба снова повернулся и, засунув руки в карманы, медленно пошел к дому. Бернат задумчиво смотрел ему вслед. Вот и положено начало борьбе. А результат ее будет зависеть от того, насколько реален окажется разработанный им план.
Подполковник
— Мне надо с тобой поговорить, дядя Вальтер. Можно сесть?
Гуттен показал на кресло.
— Я тоже должен тебе кое-что сказать. — Он вынул из фарфоровой шкатулки кусочек шоколада и положил в рот. — Но давай сначала ты. Можешь закурить или взять шоколад.
Чаба взволнованно потирал руки. Наконец он сконфуженно заговорил:
— Кажется, я совершил огромную глупость. Даже не знаю, как тебе признаться...
— Да уж как-нибудь говори.
— Я сказал Милану... — Чаба перевел дыхание, словно освобождаясь от неимоверной тяжести.
Гуттен схватился за голову, весь напрягся:
— Что ты сказал ему? Говори!..
Чаба закурил, руки у него дрожали.
— Сказал об этом... Ну... сам знаешь...
— О чем — об этом? Что я должен знать? Объясни как следует!
— Словом... — Чаба курил, смущенно уставившись на кончик сигареты, потом поднял испуганный взгляд на белобрысого подполковника: — Что ты... Как это называется?.. Что тебе нравятся мужчины...
По лицу Гуттена было видно, как он испугался, на него словно столбняк нашел.
— Ты спятил? — спросил он хрипло, потом медленно поднялся с кресла. — Безумец! Ведь ты обещал, что будешь молчать...
Чабе стало как-то не по себе. Страх, вспыхнувший в глазах дяди, пробудил в нем угрызения совести, но он тут же подумал о Милане. Да и дядюшка Геза утверждал, что дядя Вальтер испугается только слегка, но ничего страшного с ним не случится. Самое главное, чтобы он как следует испугался.
— Собственно говоря, — снова заговорил Чаба, вставая со своего места, — беда не в том, что я проболтался. Конечно, это тоже плохо, но меня волнует другое... Прошу тебя, дядя Вальтер, выслушай меня до конца спокойно.
Подполковник взволнованно ходил взад-вперед по комнате.
— Спокойно!.. — повторил он, повышая голос. Внезапно он остановился перед племянником, пристально посмотрел на него голубыми фарфоровыми глазами, которые теперь стали почти темными: — Как ты мог забыть о нашем родстве, о том, что ты мой гость? — и снова понизил голос почти до шепота: — Почему ты не подумал об этом? Приводишь в мой дом большевиков-диверсантов, болтаешь с ними... нарушаешь данное мне честное слово... Ты хочешь, чтобы мне свернули шею?
— Я очень сожалею о случившемся, — ответил Чаба. — Поверь, сожалею. Но я хочу, чтобы ты меня выслушал. Случилось нечто худшее...
— Худшее? — Гуттен закусил нижнюю губу. Глубоко вдохнув воздух, он почувствовал, что ведет себя смешно и недостойно. Повернувшись к племяннику спиной, он подошел к окну.
«Надо взять себя в руки. Как это ни трудно, я должен прийти в себя, не горячиться: взрывом гнева теперь не поможешь». Гуттен посмотрел в окно: его зять гулял с Гезой Бернатом. Они что-то оживленно обсуждали. Наконец огромным усилием воли ему удалось собраться с мыслями. Продолжая стоять спиной к Чабе, подполковник приказал:
— Говори! Ты хотел мне еще что-то сообщить.
— После обеда я разговаривал с дядюшкой Гезой. Он очень беспокоится за тебя. Он сделал вывод, что вокруг тебя творится что-то неладное. Я спросил его, в чем дело, но он ответил, что не может сказать большего, потому что обещал молчать. Потом внезапно спросил у меня, правда ли, что ты гомосексуалист. Можешь себе представить, как меня удивил этот вопрос. Я стал допытываться, кто ему это сказал. Он долго отнекивался, а потом честно сознался, что об этом упоминал Милан Радович.
Гуттен, казалось, совершенно успокоился. Узнавая об опасности, он сначала всегда терял голову, но, как только ему удавалось взять себя в руки, начинал спокойно оценивать сложившуюся ситуацию.
— Твоему отцу об этом что-нибудь известно?
— Ничего. Я и дядюшку Гезу просил, молчать об этом. Он обещал.
Гуттен медленно подошел к шкафчику-бару. Долго перебирал бутылки, остановился на коньяке. Налил себе и Чабе. Надо узнать, что так волнует Гезу Берната. Он сам давно заметил: вокруг него творится что-то непонятное, полгода назад его должны были произвести в полковники, но этого не произошло. Что может знать о нем Бернат? Что он ненавидит Гитлера и его прихвостней? Политические взгляды Вальтера Бернату давно известны. Нет, сейчас речь идет о чем-то другом. Он тонко предупредил Чабу об опасности, грозящей ему, и был, конечно, уверен, что племянник все передаст ему. Зачем он это сделал? Может быть, Бернат действительно беспокоится о нем? Надо узнать, что же именно его беспокоит. Но как? Ему, конечно, Бернат ничего не скажет, иначе зачем бы он стал передавать предупреждение через Чабу.
— Хочешь выпить еще?
Чаба молча кивнул.
Бернат рассчитывал, что подполковник Гуттен еще в тот же день найдет предлог поговорить с ним наедине. Но Гуттен вел себя так, словно ничего не произошло, и не проявлял никакой инициативы. Он казался спокойным и уравновешенным, не выказал ни малейшего признака страха. «Значит, расчет сделан неправильно», — решил Бернат. У него испортилось настроение. Завтра воскресенье, времени остается все меньше. Бернат ждал, что он сделает ему знак или скажет: «Зайдите ко мне поговорить», но этого не произошло. В понедельник ему надо уезжать домой, остается всего-навсего один день, чтобы хоть что-то сделать для Милана. Но что он может сделать, если его, казалось, так хорошо продуманный план на деле не дал никаких результатов? Быть может, Чаба плохо выполнил данное ему поручение. Он отозвал в сторону Чабу.
— Что-нибудь стряслось, дядюшка Геза?
— Ничего. Скажи, ты все сделал так, как мы с тобой условились?
— Точка в точку. Сначала он разнервничался, долго раздумывал, но под конец совсем успокоился. Собственно говоря, чего ты хотел добиться этим разговором?
Бернат наполнил стакан пивом, отпил половину и только потом ответил:
— Помочь освобождению Милана.
— Но как дядя Вальтер может вырвать Милана из лап гестапо?
— Я и не рассчитывал, что Милана освободит твой дядя Вальтер.