Последний порог
Шрифт:
— Что это, факт или предположение?
— Это факт, Бернат, можете мне поверить. Проанализируйте психологически столь странную ситуацию. Подумайте, пожалуйста, что значит в жизни образованного человека приятной наружности лишение его офицерского звания, потеря доверия и чести. Вот при таких обстоятельствах Гейдрих столкнулся с Гиммлером и с нацистским движением. Как человек с острым умом, Гейдрих почувствовал в этом движении возможность снова обрести власть, поправить свою карьеру. Он примкнул к нацистам. В человеке из хорошей семьи, в профессиональном разведчике Гиммлер быстро разглядел нужного ему человека. Создается разведка войск СС — служба безопасности, СД, и во главе ее оказывается Гейдрих. Узнав об этом, Канарис решает внедрить Шульмайера в СД. Начинаете кое-что понимать?
— Думаю, что да, — ответил Бернат и сам продолжил: — Шульмайер возобновляет дружбу с Гейдрихом и «соглашается», чтобы его завербовали.
— Именно так, — кивнул Мариус. — Хорст Шульмайер становится тайным сотрудником СД, Гейдрих же до сих пор пребывает в наивном убеждении, что он завербовал своего друга в абвер. А Канарис сидит себе и хитро улыбается.
— О боже, какая опасная для жизни игра! — содрогнулся Бернат.
— Совершенно правильно, — согласился старик, — очень даже опасная. Хорст должен постоянно давать об абвере сведения, которые удовлетворяли бы запросы Гейдриха и в то же время не вредили бы Канарису. Адски трудная работа.
— Но почему Шульмайер рассказал об этом вам? — поинтересовался Бернат.
— Очень просто. Хорст в некоторой степени мистик. Он чувствует вокруг себя смертельную опасность. Вам известно, что после дела Рема для ликвидации его группы в качестве предлога было использовано обвинение в гомосексуализме. Хорст сознает, что рано или поздно он может исчезнуть без следа. А он хочет, чтобы след о нем остался не как о преступнике, а как о патриоте. Значит, кто-то о нем должен знать. И этот кто-то, дорогой Бернат, теперь не только я, но и вы.
Бернат взглянул на часы. Уже двенадцатый. Вот и день кончается, завтра воскресенье, а утром в понедельник надо ехать в Будапешт. Все напрасно. Придется примириться с мыслью о поражении. Ему было очень жаль Милана, он сделал все от него зависящее и не виноват в том, что из этого ничего не вышло. Бернат тяжело поднялся с места, подошел к окну и открыл его. Прохладный ночной воздух несколько освежил его. Нет, он не должен испытывать угрызений совести, он пытался помочь Милану, сделал все, что только мог. В чем-то ошибся, но в чем? Может быть, переоценил способности Гуттена, подумав, что подполковник, услышав сообщение Чабы, поймет, какая опасность ему угрожает. А вдруг... Мысль, молнией сверкнувшая у него в мозгу, ужаснула Берната. Он подумал, что Гуттен может и как-то иначе избежать опасности, если Милан погибнет, не вынося пыток, а он сам станет жертвой несчастного случая. В рейхе была хорошо разработана техника организации несчастных случаев. В сущности, кто такой Геза Бернат? Просто служащий телеграфного агентства, один из многих. Кого заинтересует его гибель? Может быть, одну Андреа. Да, пожалуй, прольет слезу его старый друг Хайду. Его исчезновение не нарушит общего течения жизни, и она не выйдет из привычной колеи.
Внезапно раздался звонок. Бернат вышел из своей комнаты, открыл входную дверь — и сразу узнал майора Хорста Шульмайера.
— Доктор Геза Бернат?
— Я.
— Майор Шульмайер из контрразведки. — Майор показал свое удостоверение. — Хочу поговорить с вами.
Бернат продолжал стоять в дверях.
— Официально или по частному делу?
— Разумеется, официально.
— Заходите, — пригласил он молодого высокого офицера к себе в кабинет, затем представил Андреа, которая вышла на звонок из своей комнаты. — Ничего не случилось, Анди, оставь нас, пожалуйста, одних. — Чтобы успокоить дочь, он даже улыбнулся ей.
Андреа поцеловала отца в щеку и вышла.
— Присядьте, господин майор! — Бернат показал на кресло. — Думаю, вы знаете, что я венгерский подданный и корреспондент телеграфного агентства?
— Конечно, господин доктор. Мне о вас известно все или почти все. Разрешите курить?
— Пожалуйста.
Поблагодарив Берната за любезность, он достал из внутреннего кармана золотой портсигар, предложил сигарету хозяину дома.
— Я курю только трубку, господин майор, — вежливо проговорил Бернат, напряженно думая о том, как бы ему поскорее подавить обуявший его страх.
Мысль о возможной опасности, мелькнувшая несколько минут назад, еще больше овладела им. Причин для боязни сколько угодно: в Германии вот уже несколько лет общественной безопасности, как таковой, не существует. После прихода Гитлера к власти несколько знакомых Берната исчезли бесследно, лишь иногда их семьи получали короткое извещение: «Покончил жизнь самоубийством» или же «Убит при попытке к бегству». Бернату не нравилось, что Шульмайер тянет время, словно не зная, как подойти к делу.
— Думаю, вам, господин доктор, известно, что деятельность контрразведки носит секретный характер.
Желая скрыть волнение, Бернат медленно набил трубку, стряхнул в ладонь крошки табака и, закуривая, спросил:
— Как я должен вас понимать?
— Очень просто, господин доктор: наш сегодняшний разговор вы должны считать государственной тайной. Я обязан обратить на это ваше внимание.
Бернат уже обрел полное спокойствие. Брови его взметнулись почти до середины лба.
— Государственной тайной? Понимаю. Но это, разумеется, не для гестапо? А если все же... — Смущенно замолчав, он стал возиться с трубкой. — Если все же ко мне однажды придет один из офицеров гестапо и поинтересуется, о чем мы с вами тут беседовали, ему-то я могу об этом рассказать?
Бернат, внимательно наблюдая за майором, заметил, что его укол попал в цель. Майор был явно сконфужен, он что-то обдумывал, а затем пояснил:
— Это распространяется и на гестапо. Почему вы решили, что гестапо станет интересоваться вами?
Теперь удар нанес майор, но Бернат уже был готов отразить его и даже продумал свой следующий вопрос. Он умышленно помолчал, желая показать этим, что неохотно затрагивает эту тему, затянулся, задержал дым во рту, а затем медленно выпустил.
— Я, господин майор, в понедельник уезжаю домой. Надеюсь, что меня не станут задерживать. Я человек старый, меня беспокоят подобные допросы, и мне это ни к чему. Вы меня понимаете? Я даже смутно не могу себе представить, что вам от меня нужно. Вы сказали, что наш разговор является тайной. Но то же самое говорят и другие. Могу я откровенно кое о чем спросить вас?
Шульмайер внимательно слушал неспешную речь Берната, понимая, что перед ним человек, с которым надо считаться.
— Я вас слушаю, господин доктор.