Последний проблеск света
Шрифт:
Шоколадные.
Я пребываю в счастливом трансе, пока мы прибираемся и чистим зубы. Трэвис остается в ванной, чтобы принять душ.
Мне нечего делать. Я довольная, усталая, чистая и сытая.
Так что я забираюсь в постель и жду его.
Трэвис принимает долгий душ, как и я, а вернувшись, он одет лишь в трусы. Я уже заперлась и выключила все освещение, кроме лампы на прикроватной тумбочке, чтобы он сразу мог лечь в постель.
— Ложись и дай мне еще раз перевязать твою лодыжку, — говорю я
— Выбора не было, — он кажется усталым.
Еще более усталым, чем я.
Я подвигаюсь ниже, чтобы осмотреть его лодыжку, которая сделалась пурпурной и опухшей.
— У тебя был выбор. Ты мог оставить больше работы мне. В морозилке есть формы для льда. Я их наполнила, так что завтра сможем приложить к твоей лодыжке лед.
— Звучит здорово.
Закончив бинтовать, я забираюсь под одеяло рядом с ним, и Трэвис выключает свет.
Он пахнет чистотой. Не совсем как Трэвис.
Я лежу рядом. В глубине души мне хочется подвинуться и пообниматься, но наши отношения не такие. Я не уверена, как отреагирует Трэвис, так что не рискую.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.
— Что? О, нормально. Живот немного побаливает, но ничего ужасного.
— Хорошо, — он делает паузу на пару минут, затем продолжает: — Как ты относишься к тому, чтобы остаться тут на пару дней?
Я так удивлена, что поворачиваю голову и смотрю на него в темноте.
— Что?
— Нам необязательно это делать. Но я просто подумал. С моей лодыжкой сложно будет защищать нас в дороге. Так что я подумал, может стоит… отдохнуть немного, прежде чем пускаться в путь.
Я тяжело дышу. Даже не уверена, почему. Я не знаю, что сказать.
— Думаешь, мы можем позволить себе задержку?
— Не знаю. Никак нельзя сказать, когда тот парень отправился в дорогу, и как быстро движется стадо. Но нет толку спешить, если я не могу нас защитить. Лодыжка должна зажить.
— О. Да. Логично. И Мария же сказала, что найдет других людей, чтобы отправить с ними то же послание. Им может повезти больше, чем нам.
— Верно. Нам необязательно оставаться, — повторяет он. — Знаю, ты уже думаешь, что это бесконечное путешествие, так что, может, ты не хочешь откладывать…
— Я не против, — перебиваю я. Мне не нравится то, что я слышу в его голосе. — Все хорошо. Мы можем остаться на пару дней. Нам надо, чтобы твоя лодыжка зажила. И мы оба очень… устали. Мы можем побыть здесь. Само собой, мы можем задержаться на пару дней. Стада останавливаются и грабят каждый город, что им встречается. Это должно занимать немало времени.
Тело Трэвиса расслабляется рядом со мной.
—
Какое-то время мы лежим молча.
До меня доходит, что Трэвис может хотеть секса. У него ранее было такое выражение в глазах. Но он не пытается соблазнить меня. Даже не трогает. Мне сейчас так комфортно, и вовсе не хочется потеть и распаляться.
К тому же, спазмы от месячных вовсе не помогают почувствовать себя сексуальной.
Если мы останемся здесь на пару дней, то завтра будет полно времени для секса. При условии, что его не оттолкнут месячные.
— Жаль, что нельзя посмотреть телик, — говорю я наобум через несколько минут.
— Я видел небольшой телевизор на полке в главной комнате, но мы увидим лишь статический шум. Сейчас уже нет кабельного или трансляций.
— Я даже не видела в доме никаких книг. Интересно, чем этот парень занимался тут в одиночестве. Я была бы не прочь почитать.
— Можешь почитать свои стихотворения.
— Знаю, — я улыбаюсь и поворачиваюсь на бок лицом к нему. — Я все равно заучила большинство из них. Я пару раз видела, как ты их читал. Что думаешь?
— Неплохо, — он смотрит в потолок. — Некоторые хорошие. Некоторые я не смог понять. Почему ты их так любишь?
— Не знаю. Просто люблю. В девятом классе у меня была очень хорошая учительница английского, мисс Дженсон. Она была очень молодой (закончила колледж год или два назад), и она привила мне любовь к поэзии. Наверное, с этого все и началось.
— Мне понравилось стихотворение про парня, который убил свою жену.
Я хмурюсь, по памяти перебирая стихи в книге.
— Которое? «Аннабель Ли»?
— Нет. Я думал, тот парень просто спал с ее мертвым телом, — он кажется искренним, задумчивым, будто и правда пытается понять стихотворения.
Я усмехаюсь.
— Да. Наверное, именно это там и описывается.
— В этих стихах много жуткого. Я имел в виду то, где у богача был ее портрет, но это он ее убил. Ты понимаешь, о каком я?
— О да. «Моя последняя герцогиня». То есть, ты догадался, что он ее убил?
— Естественно. Жуткий тип. Богатый, бессердечный засранец. Но стихотворение мне понравилось.
Поддавшись импульсу, я начинаю читать стихотворение в темноте. Я столько раз декламировала его вслух, что слова сами слетают с языка.
Трэвис слушает, весело фыркая, когда я добираюсь до лучших строк.
«Так опускаться, унижать себя,
Я вовсе не намерен был».
Когда я заканчиваю, он протягивает руку, чтобы нежно дотронуться до меня.
— А «Аннабель Ли» знаешь?
Конечно, знаю. Я декламирую его вслух, и эти ритмичные зловещие слова повисают в тишине комнаты.