Последний пророк
Шрифт:
— Муджахиды разрушают ваши представления о том, что такое нормальный человек. В европейском, западном понимании. Они топчут ногами этот образ, который вы так любите, на который так надеетесь. А что такое нормальный человек, по-вашему? Как вы его себе представляете?
— Нормальный человек… — Я замялся. — Это тот, кто в первую очередь уважает свою жизнь и жизни других людей. Кто допускает, что другой человек тоже имеет право на свое мнение, на свои взгляды. Кто способен самостоятельно оценивать происходящее и делать выводы. Трезвомыслящий, осознанный человек.
— Очень хорошо, — усмехнулся Томас. — Теперь представьте себе, что этот ваш трезвомыслящий человек попадает на войну. В грязный окоп. Кругом рвутся снаряды, свистят пули. В любой момент он может погибнуть или получить смертельную рану. Остаться без руки или без ноги — калекой на всю жизнь. А враг силен и жесток. Каждый день — бои. Вокруг горы изуродованных, разлагающихся трупов. Что остается тогда от всего этого трезвомыслия, от всей «нормальности»? Вы же культурный, образованный человек, читали, наверное, Ремарка, Хемингуэя…
— Но здесь не война… Точнее, не совсем та война… И эти люди, они же просто безграмотные крестьяне. Им внушают безумные идеи и заставляют идти за них умирать. Они никогда не открывали ваш Коран… и не откроют, наверное.
— Вы ошибаетесь. Погибший Ахмед, да примет Аллах его душу, — молодой человек из обеспеченной марокканской семьи. С отличием окончил колледж. Он был совсем не глуп, как вам может показаться. И самое главное, отец благословил его на участие в джихаде. Два брата Ахмеда воюют сейчас в Палестине. Они все сами, добровольно пришли к нам. Здесь вообще только добровольцы. Мы никого не принуждаем силой.
Спорить с ним я не мог. Университетский преподаватель, Томас обладал несокрушимо гибкой логикой. Как и совсем недавно, на привале в пустыне, он легко находил все новые и новые убедительные аргументы. Словно фокусник, вынимающий кроликов и голубей из шляпы.
— Причины вашей неприязни к муджахидам лежат исключительно внутри вас самого. Глядя на муджахидов, вы чувствуете свою собственную слабость. Говорите себе: «Я бы так не смог». И это вас злит. Вы, как и все люди Запада, очень страдаете из-за собственного малодушия и мягкотелости. Возьмите голливудские блокбастеры с Шварценеггером, Сталлоне, Сигалом, Брюсом Уиллисом… Всех этих крепких парней со стальными мускулами, положительных героев с оружием в руках, которые спасают мир. Так называемых защитников справедливости. Они позволяют жирным слизнякам, которые жрут свою пиццу, таращась на телеэкран, чувствовать себя настоящими мужчинами. Один из психологических наркотиков, которыми вас пичкает западная цивилизация. Но когда Арни или Слай уничтожают на экране десятки и сотни людей, это всех устраивает. Все в восторге: ах, торжествует добро! Никто же не говорит о том, что в духе западной демократии всех преступников нужно было бы сперва судить, а уж потом наказывать…
— Не надо смешивать кино и жизнь!
— Никто и не смешивает. Я говорю о двойной морали, о двойном стандарте. Жирным слизнякам внушают, что добро должно побеждать любой ценой, чтобы они потом выползли из своих нор и проголосовали за того президента, который будет сбрасывать бомбы на проклятых арабов. Чтобы торжествовало добро. Однако сам слизняк не в состоянии воевать. Если бы американцы вели себя так же, как их киногерои, они стали бы по-настоящему великой нацией. Но когда исламский муджахид ведет себя как настоящий мужчина, как воин — вы шарахаетесь. Вы начинаете что-то лепетать о морали, о демократии, о фанатизме.
— У нас с вами, видимо, разные представления насчет добра…
— Насчет добра не может быть разных представлений. Есть только одно.
— Какое же? Ваше?
— Нет. У русских был один великий писатель, Достоевский. В Америке его почему-то очень любят. В молодости я прочитал несколько его книг. У него есть прекрасная мысль: без Бога не бывает этических ценностей. Без Бога нет ни морали, ни добра. Муджахиды веруют в Аллаха, живут по законам Аллаха, отдают жизнь за Аллаха, мир ему и благословение. У американцев нет ни настоящего Бога, ни веры, ни готовности к самопожертвованию. Теперь скажите: на чьей стороне добро?
И снова мне пришлось смолчать. Великого писателя Dostojevski, «Преступление и наказание», я открывал только один раз, в школе. Больше десяти страниц одолеть не смог: невыносимо скучно. Кроме того, я не слишком доверяю книгам. Попал бы Dostojevski сюда, оказался бы на моем месте…
— Великий пророк Иса, в которого вы тоже не верите, сказал: «Если тебя ударят по левой щеке, подставь правую». Jesus был самым добрым из всех когда-либо живших на этой земле. Кстати, мусульмане считают Ису, сына Мириам, великим пророком Аллаха, ибо сказал Мохаммад, мир ему: «Тот, кто поверил до конца дней своих, что нет божества, кроме Аллаха, Одного-Единственного Создателя, и что Мохаммад — Его раб и Посланник, и также Иса — раб Аллаха и Его Посланник, что Слово Аллаха было передано Мириам, и дух был создан Аллахом, тому Аллах обещал вхождение в Рай». Пророк Иса, мир ему, пришел как спаситель, чтобы указать людям истинный путь, по которому прежде шел пророк Моисей. Он проповедовал покорность и поклонение единому Богу, который ни на что и ни на кого не похож, ни в чем и ни в ком не нуждается, ни в образе, ни в месте, ибо все это — качества созданных, и Аллах чист от этого. Иса говорил, что все, что существует, кроме Создателя, является созданным, в том числе и пророки Бога. А созданное недостойно поклонения, потому надо признавать всех пророков, но нельзя никого из них обожествлять. Иса, мир ему, был одним из величайших пророков единобожия, религии, ниспосланной Творцом всем своим пророкам. Эта религия на арабском языке называется ислам, в переводе — «покорность единому Богу», а ее провозвестники, пророки, являются по вере мусульманами, то есть покорившимися единому Богу. Иса принес своему народу новый закон от Всевышнего — Евангелие, которое мы называем Инджиль. По воле Аллаха он оживлял мертвых, исцелял больных, творил чудеса, являя доказательства того, что он — посланник Аллаха. И что с ним сделали люди? Именно поэтому Аллах призвал Мохаммада и вложил в его руку меч. Это не меч убийства, но меч Истины. Он отсекает загнившую, больную плоть, чтобы не погубить все остальное тело. Так поступает хирург, удаляющий вам аппендикс. Разве это не жест милосердия? — Томас помолчал немного. — Кстати, вы знаете о том, что одиннадцатого сентября было предсказано в священном Коране?
— Нет. — Я удивленно помотал головой, в которой не могла никак уложиться свалившаяся информация.
— Одиннадцатый джуз священного Корана включает в себя девятую суру «Ат-Тауба», которая, кстати, называется «Покаяние», и сура эта содержит в себе две тысячи одно слово. Сто десятый аят гласит: «Постройка их, что возвели они, не перестанет быть сомнением в их сердце, пока оно не разобьется». Сто десять — число этажей в башнях-близнецах. Видите закономерность: одиннадцать — девять — две тысячи один — сто десять. Сура «Ат-Тауба» — единственная из всех ста четырнадцати сур Корана, которая начинается без упоминания имен Всевышнего ар-Рахим и ар-Рахмон — Милосердный и Милостивый. Это означает, что если люди, возведшие нечестивое здание, не покаются, то на них прольется гнев Аллаха, мир ему и благословение. Так что святой имам просто исполнил волю Всемогущего, не более того. Перед лицом Неизъяснимого никакого преступления здесь нет, ибо исполняющий его волю — истинный праведник…
Наша богословская беседа длилась долго, до самого вечера. Без результата. По-прежнему я не мог пробиться сквозь людоедскую логику Томаса. И по-прежнему чувствовал в ней невидимое слабое звено. Подвох. Dostojevski, видимо, нашел бы что ответить. Мне не удавалось. Для меня все рассуждения о добре и о морали кончаются тогда, когда человек поднимает автомат. После этого философия недействительна. Так я всегда полагал. Но теперь находился в ситуации, когда философские построения обретали живую, окровавленную плоть. Когда понятия Бога и добра напрямую связаны с убийцей, прицелившимся в свою жертву. С войной, которая ведется якобы во имя Бога. И где-то здесь незримо присутствует Истина. Неизвестно только, на чьей стороне.
Меня еще ожидал киносеанс. Когда стемнело, из центральной белой палатки-шатра вынесли огромный, с плоским экраном телевизор «Шиваки». Около полусотни муджахидов уселись около него по-турецки и приготовились смотреть. Перед этим, разумеется, были молитва и проповедь. Мулла объяснял, видимо, содержание фильма, все внимательно слушали. Потом началось собственно кино. Сперва появилась довольно грубая заставка: эмблема с перекрещенными саблями и арабской каллиграфией на фоне скованного цепями земного шара. Голос за кадром что-то вещал, вдохновенно и мрачно. Следом за тем возникла новая эмблема: раскрытый Коран и автомат Калашникова. И уж потом начался основной сюжет. Нью-Йорк в час пик, ускоренная черно-белая съемка: миллионы людей и машин несутся в бешеном ритме. Мультипликационная суета человечков-муравьев на фоне устрашающих громад небоскребов. Снималось все с каким-то специальным фильтром, слишком уж много черного. Перебивка: великолепный восточный город.