Последний пророк
Шрифт:
— Прежде всего, — со всей возможной твердостью, на которую был способен, заявил я, — мои жена и дочь должны быть немедленно освобождены. Без этого условия, хоть расстреляйте, я ни на что не соглашусь.
— Не торопитесь, — мягко осадил меня Марк. — Вы просто не позволили мне закончить. Если вы даете сейчас свое согласие и подписываете бумаги, мы немедленно выкупаем ваших близких у Али Хамзы. Они будут переправлены в надежное и безопасное место. Если надо, им окажут медицинскую помощь. В том случае, если вы хорошо себя зарекомендуете, мы доставим их на территорию ближайшего консульства России.
— То есть будете держать их у себя в заложниках? — перебил я.
— В общем-то да. Иначе как мы сможем вас контролировать? Но вы не дослушали до конца. Не хочу, чтобы вы считали себя рабом. Ваш труд будет хорошо оплачен. В одном из банков Швейцарии на ваше имя будет открыт счет. Мы сразу же кладем на этот счет пять тысяч долларов. Потом ежемесячно вы будете получать известную сумму.
— И сколько мне придется здесь пробыть?
— Пока трудно сказать. Но я бы на вашем месте думал сейчас не о себе, а о жене и девочке. Страшно представить, что с ними может сделать этот садист Хасан…
— Почему я вам должен верить? — Уже было понятно, что из западни не выбраться. — Какие гарантии?
Марк холодно усмехнулся:
— По-моему, у вас просто нет другого выхода…
Он выложил на стол несколько ксерокопированных листков, исписанных по-арабски.
— Если согласны, распишитесь вот здесь.
— Но я ни слова не понимаю!
— Это необязательно.
Вздохнув, я взял ручку, поставил росчерк на двух страницах.
— Отлично! — Марк был удовлетворен. — Вы поступили разумно. Даю вам слово, завтра или послезавтра вы уже сможете говорить со своей семьей по телефону. Теперь к делу…
Он кратко посвятил меня во внутренний распорядок этого подземного логова. Мое жилье и рабочее место относятся к отделу А4-11. Я получаю чип-карту, с помощью которой могу войти к себе в комнату и на рабочее место. Лифтом пользоваться не могу: карта не позволяет. Все доступное пространство — длинный коридор, заканчивающийся кривым аппендиксом. В аппендиксе — вход в рабочие помещения. Бежать бессмысленно. Даже если удастся выбраться на поверхность, вокруг в радиусе двухсот миль — безжизненная пустыня. Обедать буду на работе, завтракать и ужинать — у себя в комнате. Специальная служба жизнеобеспечения заполняет холодильник всем необходимым. По внутренней связи могу обратиться к ним, если возникнут проблемы. В подземелье существует врач, который в состоянии оказать первую медицинскую помощь. Мой непосредственный руководитель отныне — шеф отдела. Все.
После этой краткой лекции начался первый рабочий день. А4-11 — зал примерно двадцать на двадцать метров, перегороженный простыми пластиковыми стенками. Каждый отсек — одно рабочее место. Закрывается и открывается с помощью чип-карты. Отсеки разделены проходом, который оканчивается небольшим вестибюльчиком. Там — импровизированная столовая. Два стола, пластиковые дачные стулья, две микроволновки, электрочайник, холодильник. Все обшарпанное, неновое, страшненькое. Офис захудалой компьютерной фирмы. Таким был наш «Интерком» очень давно, еще при Горбачеве. Компьютерный центр Террориста Номер Один мог бы выглядеть и посолиднее. Меня встретил новый шеф — полный, одутловатый и плешивый тип с неопрятной щетинистой физиономией. Самое неприятное о нем воспоминание — вонял, как козел, едким потом. Вообще какой-то он был нечистый, плечи засыпаны перхотью, вывернутые губы вечно мокрые, слюнявые… Очень не понравился мне с первого взгляда, и я ему тоже. Представился Рашидом, но руки не подал. Осмотрел меня придирчиво с головы до ног, пошлепал губами, пробормотал что-то себе под нос.
— Русский? — спросил неприязненно по-английски, с грубым акцентом.
— Русский.
— Мусульманин?
Я отрицательно помотал головой.
Рашид с отвращением дернул губой, потопал, прихрамывая, в закуток. Достал из встроенного шкафчика ведро, тряпку, швабру. В глубине шкафчика я разглядел кран — там, наверное, набирали воду.
— Будешь сегодня пол мыть, — буркнул, кивнув на ведро. — Чтобы все блестело мне до обеда.
Матерясь вполголоса, принялся мыть пол. Сразу понял, что Рашид здесь — царь и бог. Казнит и милует. Марк, Томас — Туфик — те парят в заоблачных, наверное, высотах. Возможно, я их больше и не увижу никогда… Хотя все как-то не вязалось в голове, не складывалось. Меня выловили черт знает где, специалиста, зачем? Чтобы полы им мыть?
Не прошло и часа, как невидимые мне динамики заблажили голосом муэдзина. Ну разумеется — молитва. Из комнатушек-отсеков суетливо высыпали мои новые коллеги, потрусили в дальний конец зала. Там, в подсобке, помещалась молитвенная комната. Шестеро. Один — взрослый мужик, сильно за сороковник с виду, лысый, толстый, носатый. Двое — чуть помоложе: очкастые, маленькие, смуглые, похожие на индусов. Еще один — шоколадного цвета негр в цветастой рубахе, и последняя пара — европейцы: соломенный голубоглазый красавчик блондин и длинноволосый дистрофик. Веселая компания. Рашид бросил в мою сторону брезгливый взгляд, пошел вслед за всеми. Жизнь предстояла тяжелая.
После молитвы никто мною не интересовался почти до самого обеда. Сидел на шатком дачном стуле, думал. Непонятно, что будет дальше. Удастся ли вызволить Танюшку и Ежа… Отвратительные лезли в голову мысли. Затем нашлась работа: разогревать в микроволновой печи deep-frosted обеденные пайки, закатанные в фольгу. Справился быстро — как раз успел к тому моменту, как мои сотруднички вышли из отсеков, весело болтая. Сели жрать. Поглядывали с интересом, но никто и слова не сказал. Наверное, без разрешения Рашида они и пукнуть боятся. Появился Рашид. Швырнул мне блестящий сверток — разогреть, потом пальцем молча указал в дальний угол. Вот оно что, догадался я: неверный не может есть с мусульманами за одним столом. Что же, взял свой стул, отполз подальше. Черт с ними, со скотами. Лишь бы освободили моих, лишь бы их только освободили… А если нет? Если Марк просто соврал? Но зачем? Им ведь нужно, чтобы я действительно работал, разве нет? А жену с дочкой будут держать в заложниках… О, мать твою!.. Положил обед на колени. Развернул, обжигая пальцы, горячую фольгу. Обычный безвкусный набор, как в самолете: куриная котлета, порошковое картофельное пюре, консервированный горошек и морковь. Неважно кормят бойцов с мировым империализмом. Небось закупают эти обеды на год вперед, забивают ими холодильные камеры. И то верно: откуда еде в пустыне взяться? Ближайший супермаркет — в двухстах милях. Никаких приборов мне не выдали. Правоверные получили пластмассовые ножи и вилки, я, русская собака, должен был обходиться без них. Стерпим. После зиндана вилки-ложки необязательны. Сидел, ел руками. На меня пялились с любопытством, как на дрессированную обезьяну. Я — на них. Неагрессивные, по-моему, даже симпатичные ребята. Толстый-носатый сосредоточенно уминал свою котлету. Негр увлеченно трепался, размахивал в воздухе вилкой. Он мне даже понравился, этот негр. Веселый раз-долбай-парень, лет ему, может, двадцать пять, — что он здесь делает? Вдруг поймал себя на мысли, что этот раздолбай работает на террористов. Судя по его виду, вполне добровольно.
Обед закончился, все пошли работать. Я — тоже. Собрал объедки и остатки фольги в два разных пластиковых мешка с завязочками, протер столы, снова вымыл пол. Дежурил. Так прошло четыре дня.
…Да, прошло четыре дня. Я не прикасался к компьютеру. Подметал, мыл. Вылизывал коридор, общий сортир. Убирал за всеми после обеда. Никто со мной не заговорил ни разу. Только Рашид бурчал себе под нос, жестами отдавал команды. И не было никаких новостей. Никаких. Обращаться к Рашиду не хотел. Понимал: бессмысленно. Он явно новому сотруднику был не рад. Меня ему навязали, собаку неверную. В коллективе места мне не было. Ни молиться, ни есть со всеми за одним столом я не имел права. Хорошо хоть вообще кормили. Молились они как положено — пять раз в сутки. К исходу второго дня почувствовал, что схожу с ума. Тюрьма, подземная тюрьма! После работы — в камеру. Гулять негде. На поверхность выход воспрещен. Если хочешь, смотри телевизор. Там всегда один и тот же мусульманский канал. Агитационные фильмы, народные песни-пляски, проповеди, длящиеся по два-три часа. Иногда показывают Абу Абдаллу. Ни единого слова не понять. Хоть вешайся. Я не мог спать. Ложился, забывался легким тревожным сном на час-полтора, потом неизменно просыпался. Вставал с койки, бродил по комнате, литрами пил чай «Лондон Бридж» из пакетиков. Отвратительный рыжий чай. Если так будет и дальше, не выдержу, думал я. Просто не смогу. Или рехнусь, или постараюсь как-нибудь наложить на себя руки. В одну из ночей, когда стало особенно невыносимо, пытался перерезать себе вены тупой бритвой «Жиллетт». Ничего не вышло. Даже царапина оказалась неглубокая, с трудом из нее выступила пара капель крови. Нет, нет, так нельзя… Нельзя! Таня, девочка… Я должен держаться. Должен держаться! Ради них, только ради них. Вытерпеть все, что угодно, все вытерпеть. Но почему мне ничего не сообщают?! Почему?!! Что произошло, что там могло случиться?..
События сдвинулись с мертвой точки неожиданно. Я мыл пол в дальнем конце зала. Бессмысленно возил шваброй взад-вперед. Рашид куда-то исчез с самого утра, черти его унесли. Вдруг ближайшая ко мне дверь приоткрылась, показалась курчавая голова негра.
— Hey, russian! — одними губами шепнул он мне. — Ссать хочешь?
Я поскрипел зубами. Издевается, подумал, тварь.
— Пошли отольем, — вполголоса продолжал негр. — Сейчас зайдешь в туалет, понял? Потом я. Только тихо.