Последний шанс
Шрифт:
— И не хочется иногда после такой «мимикрии» отмыться? — спросил Иван Иванович.
Генералова одарила его грустным взглядом:
— С волками жить — по-волчьи выть.
— А восстать бы однажды. Не пробовали? Все — к черту! Вы же Ге-не-ра-лова! Жена академика!
— И что бы это дало? Стать во враждебную позу ко всему коллективу, с которым работаешь? Приходить в институт, словно лазутчик, проникший в осажденную крепость неприятеля?.. Ловить на себе подозрительные взгляды?.. Натыкаться повсюду на многозначительное молчание, вызванное твоим появлением? Иван Иванович, в такой обстановке можно не
— А результат? — с укором спросил он.
— А-а... Вот вы о чем. — Она поняла его упрек по-своему. — Нет, Иван Иванович, не брала я взяток даже от интересных мужчин. Только следователю ничего не стала объяснять. Он же сразу зачислил меня в преступники. Ни о какой презумпции невиновности и речи не могло быть: «Подарки от таких-то и таких-то получали?» — «Получала. Только в моем понимании — это знак внимания влюбленного мужчины». А следователь: «Какая же вы любвеобильная!» И тычет список. Ничего не скажешь, постарался. Только все это ложь. Дарил мне кто-то из курсантов, к примеру, французские духи. Пятьдесят рублей флакончик. Я принимала, но при первом же удобном случае делала ответный подарок на такую же сумму. Но это следователя не интересовало.
— Он мог этого просто не знать, вы же отмолчались!
— А кто ему мешал узнать? Другие факты он собирал. Уложил, пронумеровал. И мне под нос тыкал: вот, мол, не отвертитесь, признавайтесь, пока не поздно, кайтесь в грехах.
Да, эти факты были на поверхности. Приходит Екатерина Ильинична на работу, сотрудницы ахают:
«Какие чудесные духи! А запах...»
«Подарок».
«Ах, Екатерина Ильинична, мужчины от вас без ума».
А вот ответный презент, конечно же, не афишировался. Это было тайной жены академика. Те же, кому она делала подарки, при встрече со следователем молчали. Казалось бы, женщина попала в беду. Твоя вина — косвенная. Так будь рыцарем! Нет же...
Мещанин прикрывает свою никчемность. А у Генераловой видимых причин для сплетен вокруг ее имени видимо-невидимо. Ходит в брюках — раз. (И это в сорок пять лет!) Гоняет сломя голову машину — два. Друг дома чуть ли не в домовую книгу вписан — три... Есть еще и «четыре», «пять», «десять»... Но самая главная «улика» — мужу за семьдесят, а она-то еще баба в соку...
Если тебя постоянно в чем-то подозревают и каждому ханже хочется заглянуть через замочную скважину в твою спальню, тут уж невольно озлобишься против мещанина.
Как бы там ни было, но те, кто получил презент от Генераловой, на беседе у следователя дружно отмалчивались. Почему? А потому, что подарок от такой женщины всегда причина для подозрения. «Чего это вдруг такая краля расщедрилась? Говоришь, ответный подарок? Знаем мы этих молодящихся матрон! Если так все бескорыстно, то почему ты сразу не сказал? А теперь, когда все вылезло наружу...»
Нет, пусть уж Генералова выкручивается сама. И на вопрос следователя отвечали:
«По части подарка? Было дело — флакон французских духов. Просил друга, привез из Москвы».
Об остальном — молчок. Не спрашивают, чего же высовываться?
А следователю хотелось на имени жены академика Генералова сделать себе карьеру. Не обязательно дело доводить до суда. Главное, чтобы о твоем служебном рвении стало известно начальству.
Может быть, в случае с Генераловой было и не так, просто молодому следователю не хватило опыта, умения проникнуть в суть факта. Но Генералова, в представлении Ивана Ивановича, выигрывала в этой истории. «Женщина с чувством собственного достоинства». Как она сказала? Уход из медицины — это форма протеста? Но кому адресован этот протест? Следователю, пытавшемуся сделать карьеру на громком деле? Тем, кто занимался махинациями на курсах повышения квалификации? Так Фемида уже рассудила праведных и грешных.
«Эх, Екатерина Ильинична! Вы же неглупая женщина... Должно же быть развито у вас чувство реальности!»
На душе Орача стало легче, исчез укор совести, который напоминал о себе с тех пор, как он, отозвавшись на просьбу сына, ходатайствовал за Генералову перед Строкуном.
«А Санька-то у меня все-таки молодцом!» — порадовался Иван Иванович.
И с этого момента напряженность между ним и Генераловой прошла.
— Иван Иванович, а вы знаете, как называлась моя кандидатская диссертация? — вдруг спросила Екатерина Ильинична.
— Понятия не имею.
— «Предродовая патология плода в случае материнской эклампсии».
— А что это такое: «эклампсия»? — поинтересовался Иван Иванович.
Он никак не мог представить себе эту резковатую в движениях изящную женщину оперирующим хирургом — в бахилах, в рыжеватом от дезинфекции халате, с плотной маской на лице...
— Тяжелый токсикоз при беременности, — пояснила Генералова. — Когда отказывают почки, теряется память, начинаются судороги. Чаще всего при этом плод гибнет. У меня описано тридцать девять случаев. Если хотите, это подвиг диссертанта. Случаи заболевания я собирала с первого курса. Весь Донбасс исколесила. Даже в Ворошиловградской области имела своих уведомителей. Звонят — и я мчусь. Вот тогда-то я и пристрастилась к быстрой езде. Понимаете: тут порою все решают мгновения. Надо успеть сделать патологоанатомическое исследование плода. А это почти всегда связано с нервно-психическим потрясением матери.
«Копаться в плоде неродившегося младенца...» — подумал Иван Иванович. Впрочем, и в его работе не однажды доводилось иметь дело с трупами, и с рассеченными, и с разложившимися.
— А какое-то практическое значение ваша кандидатская имела?
— Конечно! Вначале я ставила перед собою цель спасти мать. Как панацея — немедленное переливание крови. Потом оказалось, что своевременное переливание донорской крови спасает и ребенка. Тогда возникла проблема ранней диагностики эклампсии...
— Ну и что? — спросил Иван Иванович. Он невольно ждал каких-то убедительных фактов, каких-то внушительных цифр, которые бы свидетельствовали...
— А ничего, — ответила с безразличием женщина. — Я начала конфликтовать по разряду «не хочу приспосабливаться к подлости» и перешла на курсы повышения квалификации.
— Жаль, — посочувствовал ей Иван Иванович.
— А чего жалеть? — пожала плечами Генералова.
— Не завершено такое нужное дело... Вы ушли в кусты...
— В науке не бывает раз и навсегда решенных проблем, — возразила ему Генералова. — Я проторила тропу, по ней пошли другие. Эклампсия перестала быть смертельным недугом. А вообще, признаюсь, во мне очень остро развито чувство противления.