Последний шанс
Шрифт:
— Ну и что вы доказали, расставшись с медициной?
— По крайней мере, теперь мне не надо жить по принципу «применительно к подлости». Никто не заставляет меня делать то, против чего восстает моя совесть. На курсах, да и в мединституте, я должна была угождать каким-то оболтусам, вечно что-то с кем-то согласовывать. Те же учебные планы. Каждый год переписывай одно и то же... Даже нельзя одеться так, как хочется, надо, как все. А джинсы в студенческой аудитории — это удобно, но запрещено дурацким этикетом.
— А ведь вы по натуре анархистка. Потенциальный разрушитель всяких канонов, обычаев, устоев.
Она не согласилась:
— Нет, Иван Иванович, если
— Любопытно, — улыбнулся Иван Иванович, который все еще не мог окончательно определить своего отношения к этой женщине.
Он уже начинал понимать Саню, который в минуту душевной неуравновешенности выпалил: «Я люблю ее». Лишь одно ему было непонятно: что в ней от натуры, а что придумано как мера самозащиты? Суть человека, по убеждению Орача, в его отношении к фактам. Сам по себе факт еще ни о чем не говорит. К примеру, выпускник десятого класса зверски убил своего соседа по дому. Казалось бы, факт однозначен. Каковы же мотивы преступления? Оказывается, сосед попытался изнасиловать девушку, которую любил вчерашний десятиклассник. Он случайно зашел к девушке и оказался свидетелем дикой сцены.
— Иван Иванович, чаю или кофе?
Орач указательным пальцем постучал по стеклу на часах: «Время!»
— Жаль, — сказала Генералова. — Тогда буду краткой. Известно ли вам, что я закончила «на отлично» три курса политехнического института? Могла стать геологом.
Такого поворота в жизни Екатерины Ильиничны он не мог и предположить.
— И вот кончается семестр, профессор Генералов приглашает меня зайти к нему на кафедру. Прихожу. Людей там, как всегда, полно. Викентий Титович с обычной иронией выкладывает: «Надеюсь, коллега, вы не станете возражать, ежели я включу вас в состав геологической экспедиции сезонным рабочим. Задача: изучение Байкальского разлома». Он каждый год отправлялся в экспедицию со студентами, заканчивавшими третий курс. Отбирал тех, на кого надеялся... Я, конечно же, рада-радешенька. А он: «Но в связи с тем, что вы будете единственным представителем женского пола в группе, вам необходимо выйти замуж. И чем быстрее, тем лучше. Паспорт у вас при себе?» — «Нет, — отвечаю, — в общежитии». А у самой от предчувствия — сердце трепещет. Викентий Титович был самой популярной личностью в институте. На его лекции приходили толпами. Он никогда не повторялся. Каждый раз был оригинален. Все девчонки были от него без ума. Высокий, стройный. О его выносливости в экспедициях ходили легенды. Тонкий ценитель юмора, он часами мог читать напамять стихи многих поэтов. Словом, кумир. И учтите еще одну деталь — холостой. А ему уже сорок семь лет. И вот он говорит: «Если вы, коллега, не возражаете... Во дворе института — моя машина. Скажете Мише — он в вашем распоряжении... Жду вас».
Через неделю я стала Генераловой. Экспедиция по теме «Геометризация полезных ископаемых Байкальского разлома» была нашим свадебным путешествием. Вернулись мы с полевых работ, я и говорю Викентию Титовичу: «Поменяю специальность». «Во имя чего? — спрашивает он. — Ты же прирожденный геолог! У тебя чутье...» — «Не хочу всю жизнь ходить под тенью профессора Генералова». (Звание академика он получил позже). Мне нужно свое солнце». Он не возражал. Он никогда меня не отговаривал. Решила? Обдумала? Действуй! Так я перешла в медицинский и сразу же увлеклась новой профессией. Я считаю: нет скучных дел, есть скучные люди. Пропадала в морге и анатомичке. Помните у Пастернака: «Во всем мне хочется дойти до самой сути: в работе, в поисках пути, в сердечной смуте, до сущности прошедших дней, до их причины, до оснований, до корней, до сердцевины». — Она помолчала и, вздохнув, вдруг спросила: — А вам Пастернак нравится?
— Не знаю... Поэт популярный в определенных кругах. Принес как-то Саня его сборничек...
— Это я ему порекомендовала.
— Я полистал. Нет пушкинской простоты. Требует особого внимания. Очень сложная для восприятия система образов. По всей вероятности, чтобы понять его, нужна специальная подготовка.
— А меня и привлекает именно сложность его образов. Любовь к нему мне привил Генералов... На шахте дурацких вопросов не задают, а вот на курсах... Наши дамочки все интересовались моими отношениями с академиком. Очень уж их смущала разница в годах: двадцать семь лет... Не надоел ли тебе старикашка? Я им отвечала: почитайте Пастернака. У него в каждой строчке что-то новое. Так и мой Генералов: ни один из прожитых с ним дней не похож на предыдущие, поэтому с ним не скучно.
— Любите? — Иван Иванович невольно вспомнил слова полковника Смородина о «друге дома», у которого есть доверенность на управление машиной.
— А вы сомневаетесь? — ощетинилась Екатерина Ильинична.
Как быть? Сказать, что он знает о существовании «друга дома»? Или слукавить, притвориться этаким простофилей? Но Генералова — женщина умная. Поймет, что с ней играют в поддавки. И как среагирует на это? До сих пор она была весьма откровенна. Именно на это и рассчитывал Иван Иванович, ведь он еще не узнал о главном, ради чего пришел сюда: о «жигуленке» бежевого цвета с номерным знаком СЛГ 18—17...
— Хотите откровенно?
— Как и положено между друзьями, — настаивала Генералова. — Вы же Санин отец...
Иван Иванович решил, что играть в прятки с Генераловой не стоит.
— В ГАИ мне сообщили, что на право управлять вашей машиной выписана доверенность...
— А... вот вы о чем. — Глаза Генераловой заблестели злостью.
Иван Иванович понял, что с этого мгновения они уже не друзья.
— Ну что же, товарищ милиционер, расскажу вам и об этой истории...
— Екатерина Ильинична, извините за бестактность, но я хочу вам задать один прямой вопрос.
— Валяйте, — согласилась она.
— Не мог ли человек, имеющий вашу доверенность, сегодня с 16.00 до 18.30 воспользоваться машиной с номерным знаком СЛГ 18—17?
— Эх, Иван Иванович, — с сожалением проговорила Генералова. — Оказывается, вы все-таки больше служака, чем человек.
Она накинула ногу за ногу и обхватила колено руками. Щеки и уши ее медленно накалялись, как гвоздь на газовой горелке.
Затем порывисто встала, взяла с соседнего столика пачку сигарет и пепельницу.
Генералова что-то обдумывала. Длинные пальцы нервно мяли сигарету. Прикурила от газовой зажигалки, несколько глубоких затяжек, кажется, успокоили ее. По крайней мере, она сосредоточилась, собралась с мыслями.
— Вас, Иван Иванович, по всей вероятности, будут интересовать факты, которые легко проверить?
— Такова специфика нашей службы: проверять и перепроверять, — ответил Орач, уверенный, что разговор с Генераловой ничего нового не даст.
— Я не на службе, мне — легче, — начала Генералова. — Я за то, чтобы людям верили... Если уж уверовала в человека, то ничего не может изменить мое мнение о нем. — Она прищурилась, изучающе посмотрела на собеседника и предложила: — Может быть, вам дать бумагу? Для протокола...