Последний шанс
Шрифт:
— Здесь двух мнений быть не может, — согласился с доводами Саня. — Но я лично не верю в то, что Богдан — грабитель.
— Предложи другую версию.
Саня долго думал, затем признался в своем бессилии:
— Сдуру!
— Самое надежное доказательство непричастности — стой на своем месте. Прибудет милиция — разберется. Но, допустим, драпанул сдуру, как ты говоришь. Однако так же «сдуру» он делает умнейшие вещи! Весь его путь от вентиляционного ствола до людского — образец стратегического мышления.
— Случается, мы совершаем такие поступки,
Конечно, логика в рассуждениях Сани была. Но майору милиции Орачу нужна не логика, а истина.
— При досмотре в его машине под ковриком обнаружили шесть с половиной тысяч. Сто тридцать пятидесятирублевок, накрытые свежей «Вечоркой», — продолжал Иван Иванович выкладывать «доводы обвинения». Сам он не мог найти им объяснений, которые были бы в пользу Лазни. Может, какую-то свежую идею подкинет Саня, который лучше него знал бригадира сквозной комплексной...
— И ты решил, что это плата за проезд? — не скрывал Саня скепсиса.
— Вначале — да. Но при обыске в гараже наткнулись еще на один клад: восемь с половиной тысяч. Разными купюрами.
Саня растерялся.
— Но он-то, он как все это объясняет?
— «Не те», «не ваши» — и ни слова больше.
— «Не те», — размышлял Саня. — Тогда какие же?
— Вот и я не могу найти ответа на этот вопрос. Жена Богдана Андреевича категорически заявила: «Деньги начальника участка Пряникова».
— Ничего не понимаю! — признался Саня и нахмурился.
Иван Иванович не любил эти «хмурые» мгновения. Они искажали на лице выражение доброты, свойственной Сане, и напоминали о том, что в его жилах течет кровь Гришки Ходана.
— Еще одна деталь: узнав, что Богдана Лазню увела из бани милиция, Пряников позвонил его жене и предупредил: Богдана — «замели», если есть что-то в доме — в тряпочку и выброси. Перед вашими окнами клумба — скроется в траве, не заметят. И еще, мол, пусть Богдан все берет на себя: статья мягче и срок поменьше. А Пряников за это найдет адвоката и «подмажет» следователю с судьей...
Глаза Сани просветлели. Хмуринки на лбу растаяли.
— А вы, товарищ майор, знаете, что месяца четыре тому назад Богдан Андреевич подавал на Пряникова в суд?
Об этом Иван Иванович понятия не имел.
— Оскорбление действием... Только во время следствия Пряников из обвиняемого превратился в свидетеля, а второй бригадир четырнадцатого участка — Юрий Ракоед — в обвиняемого. Явился Ракоед в гараж к Лазне со своими дружками и «проучил» Богдана. Тот полтора месяца пролежал в больнице с сотрясением мозга. Досталось тогда и сыну Лазни, его спустил в подвал Пряников. Суд решил, что причиной драки стали неприязненные отношения между двумя бригадирами, дескать, в свое время они не поделили место под гараж.
Новость заслуживала внимания. С одной стороны, это объясняло причину ненависти бригадира Лазни к начальнику участка Пряникову, а с другой... еще больше затуманивало суть их нынешних отношений — ведь после суда Богдан Андреевич поил Петеньку у себя в гараже и возил его на свидание к Алевтине Тюльпановой.
— Ты мне об этом почему-то не рассказывал, — посетовал Иван Иванович.
— Так все это произошло в то время, когда я уже не работал на шахте. Встретил кого-то из ребят своей смены, позлословили... Лазню уважают, а Пряникова побаиваются, поэтому в детали не вдавались, так, в общем. Похихикали.
— Что-то связывает Лазню с Пряниковым, причем настолько, что друг без друга жить не могут, — размышлял Иван Иванович. — Не думаю, что добродушный добряк, как ты рисуешь Богдана Андреевича, мог затаить обиду десятилетней давности: место-де под гараж не поделили. Там все гаражи равноценные, и гараж Лазни не хуже других. Выходит, кому-то было выгодно все свалить на давнюю обиду, а истинную причину драки в гараже утаить. О ней умолчал и сам пострадавший, который пролежал в больнице с сотрясением мозга полтора месяца...
— Могу еще один слушок обнародовать, — предложил Саня.
— Ну-ну, — подбодрил его отец.
— На четырнадцатом участке у забойщиков в бригаде Ракоеда и у проходчиков Лазни — заработки в пределах тысячи. На соседних участках — по пятьсот. Так вот, болтали, будто на четырнадцатом в пользу начальника участка собирают по триста с тысячи. Со мной лично на эту тему никто никогда не заговаривал, — предупредил Саня.
— Еще бы! Ты же горный мастер. И потом, Пряникову наверняка было известно, что твой отец работает в милиции. Кстати, как ты перешел на четырнадцатый?
— Екатерина Ильинична предложила, там, говорит, хорошие заработки. Она знала, что я собираюсь вернуться в институт.
Не нравились Ивану Ивановичу эти совпадения. Что-то за ними стояло...
— Вот мне сейчас пришло в голову: тебя наградили значком «Шахтерская слава». А ты к тому времени проработал на участке всего месяца три... За какие такие заслуги тебя выделили?
— Не знаю. Сам удивлялся. Я говорил Екатерине Ильиничне: «Эта награда жжет мне руки, я не смогу ее надеть. Какая-то она... незаслуженная». Екатерина Ильинична отвечала: «Если бы ты ее не стоил, мандатная комиссия министерства тебя бы вычеркнула из списка. Такие случаи у нас были. А ты прошел по всем статьям, так что не суши себе мозги».
«Может быть, тут без Генераловой и не обошлось, — подумал Иван Иванович. — Она знала, что Саня расстается с шахтой и уже не вернется в угольную промышленность — займется наукой. Вот и хотела зафиксировать в его биографии это событие. Для потомков».
— Саня, мы снова отвлеклись. Феноменальные заработки на четырнадцатом участке...
Иван Иванович вспомнил, как Лазня хвалился: «У меня в бригаде каждый второй — бывший заключенный». Тогда шел разговор о засорении его языка блатными выражениями. А теперь этот факт позволил Ивану Ивановичу на все взглянуть с другой стороны.