Последний шанс
Шрифт:
...Иван Иванович прекрасно понимал: сколько бы ни оттягивал, а встреча с Саней необходима. И чем раньше — тем лучше. Прямо сейчас, пока Крутояров колдует с учителем над портретом владельца серой машины с краснодарскими номерами.
Но звонить на квартиру академику в половине седьмого не совсем удобно. Трубку наверняка снимет Екатерина Ильинична. А после вчерашней встречи... Ошибся розыскник, за неимением ничего путного — набросился на первый попавшийся манок. Конечно, и Генералова хороша! Как она обошлась с работником ГАИ! Можно сказать, по-хамски. Выставила из квартиры с барской вежливостью. А ее машина, оказывается, во время ограбления магазина где-то «гуляла», по крайней мере, в гараже ее не было. Подобный случай подлежит проверке. Но как же! Заела нас кошачья гордость: «Меня! Генералову — проверять?! Не принимала ли я участия в «гоп-стопе»! Идиотизм!!!»
В вашем понимании, Екатерина Ильинична, возможно, что и идиотизм. Но проверяется десять версий. И вот одно из предположений заинтересовало работников правопорядка. В остальных девяти случаях приходится приносить извинения.
Как говорится, и слава богу, что Генералова со своей машиной оказалась в числе тех девяти.
Иван Иванович набрал номер квартиры, но долго не решался отпустить диск на последней цифре. В такую рань тревожить порядочных людей... Неблагодарнейшая работа. Но что поделаешь! Пока среди преступников не появится мода: согрешил — и тут же с повинной...
Трубку подняла Генералова.
— Екатерина Ильинична, прошу извинить. Вас беспокоит Орач-старший. Где-то там у вас Орач-младший. Нельзя ли...
— Иван Иванович, — весело отозвалась Генералова, — можно и, пожалуй, нужно. Саня тут такие страсти-мордасти рассказывает об ограблении мебельного — жуть берет! Как в кино! Крупным планом: «Рука с автоматом поднялась, и зрачок дула уперся ему в грудь: «Ни слова, сэр! Если вам дорога ваша жизнь, как память». Викенти-ий! — позвала Екатерина Ильинична мужа. — Где Александр? Тут его к телефону. Срочно! Безотлагательно. — У Генераловой было игривое настроение. — Сейчас его доставят, — оповестила она. — Иван Иванович, а вы нам с Викентием Титовичем не доставите удовольствия видеть вас сегодня после пятнадцати ноль-ноль? Академику — семьдесят два. Будут только свои, самые близкие. Дата не круглая, и, потом, Викентий Титович поклялся на Библии, что после семидесяти — никаких торжеств. «Поздравлять старика с очередной годовщиной — насмехаться над возрастом», — считает он.
— Извините, Екатерина Ильинична, вынужден отказаться, — искренне признался Иван Иванович. — Для меня все еще продолжается вчерашний день.
— И грозится перерасти в завтрашний, — в тон ему проговорила Генералова. — Вот и Александр...
Сын взял трубку.
— Папка, я тебя вчера вечером искал-искал... Домой позвонил, Иришка сказала: «Не видела». Дважды звонил на работу. Вначале телефон молчал, потом трубку поднял кто-то чужой...
Звонил... Искал...
— Спросил бы Крутоярова: где отец? Оставил бы свои координаты, передал бы: когда майор Орач появится, пусть обязательно...
— Неприятный тип, — заключил Саня. — С ехидцей...
Голос у Сани спокойный, ровный, его тональность не исказила даже досада, промелькнувшая в последних словах. Такова уж его манера: давать оценки людям точные и образные. Со стороны это порой коробило, но свои, близкие, знавшие щедрость его души, привыкли к внешней резкости и грубоватости.
Саня был в своем обычном репертуаре, и это успокаивало отца.
— Мы тут, — продолжал Саня, — два Александра, академик и Екатерина Ильинична под руководством Матрены Ивановны субботник по уборке территории организовали. Сад обрезали, прошлогодний мусор в террикон сгребли и сожгли. Клумбу обновили.
«Традиционное предмайское мероприятие в большом хозяйстве Генераловых», — вспомнил Иван Иванович. И как это он сразу не догадался? Позвонить бы вечерком... Если Саня в эти весенние дни был в городе, он непременно принимал участие в субботнике.
— Нам надо встретиться.
— Я же тебе сказал, что еще с вечера...
— Собирайся! Сергей подъедет.
— Выхожу. Я уже умылся.
Иван Иванович услыхал, как хозяйка запротестовала:
— А завтракать? Мы с Матрешей пирожки наладили. Твои любимые.
— Екатерина Ильинична! Пирожки! С мясом! И чтобы я упустил? За кого вы меня принимаете? Четыре штуки — с собой: по два отцу и сыну.
Ивана Ивановича съедало нетерпение. Ждать, пока Сергей съездит к Генераловым и привезет Саню, было невмоготу. Он решил: поеду сам.
Сидя в машине, вспоминал короткий разговор с сыном. «Мы тут, два Александра...»
Кто же этот «второй» Александр? Майор милиции напрягал свою память, но вспомнить не мог.
«Александр... Александр... Кто таков?» Со слов сына он знал все окружение академика. Но «второго» Александра припомнить не мог. И это его почему-то нервировало.
Саня с Генераловой ждали машину возле ворот.
Иван Иванович открыл переднюю дверцу, чтобы сесть на заднем сидении вместе с сыном. Генералова поздоровалась. Озорная, веселая. В глазах — смешливые чертики. Вся словно на пружинах: пританцовывает от внутреннего нетерпения. «Сколько же в ней пылу-жару!» — невольно подивился он.
— Иван Иванович, — озоровала Екатерина Ильинична, взяла Саню за руку, как воспитатель детского сада перед тем, как перевести ребенка через опасный перекресток, — передаю вам из рук в руки! Но с возвратом. Александр, надеюсь, вам не надо напоминать о вежливости королей?
— ...которые не опаздывают...
Она привычно чмокнула его в щеку. Иван Иванович случайно перехватил взгляд сына, потупившего глаза в землю. Сколько в них было тайного страдания!
Ему стало неудобно: подсмотрел чужую тайну. И в то же время по сердцу полоснула мужская обида за сына: если он до сих пор страдает, то «сестринский» поцелуй, словно ушат воды на пылающую нефть, лишь усиливает неудовлетворенную страсть. С умыслом или по привычке мучит опытная женщина привязанного к ней сердцем парня?
— Екатерина Ильинична, верну. Непременно верну. Только когда — пока не знаю.
Машина тронулась с места. Саня раскрыл «тормозок», переданный Екатериной Ильиничной: горячие, душистые пирожки. С ладонь каждый.
— Угощайся! Матрена Ивановна сработала. Вкуснотища! Мясо с капустой.
«И в самом деле...»
Иван Иванович взял один. Печенюжка обжигала пальцы. Он почувствовал голод. Разломил пирожок и стал дуть на него.
«Вот сейчас...» Должен был наконец состояться долгожданный разговор.