Последний тамплиер
Шрифт:
Я объяснил ему, кто я такой и в каком Ордене состою, и он отвесил почтенный поклон, и отрядил с нами своего человека, благодаря которому мы беспрепятственно добрались до самой опушки леса. На твоем месте, любезный брат, я уговорил бы их служить в твоем войске. Сытая жизнь в замке куда приятнее лесных скитаний. Они же, в свою очередь, весьма искусные в военном ремесле, стали бы стать тебе верными солдатами. А этих, — фон Ренн кивнул в сторону копейщиков, пытавшихся изобразить подобие поединка, — отправь пасти свиней.
Я признал, что предложение Герберта дельно, решив про себя, что в ближайшие дни обязательно отправлю своих людей в тот лес, располагавшийся на границе моих владений.
После учений мы отправились на охоту. Я подарил фон Ренну одного их своих соколов, чему друг мой оказался несказанно рад.
За обедом гость попросил меня не пить вина, так как должен был сказать
— Любезный брат, — молвил фон Ренн, — я прибыл к тебе по приказу Великого Командора ордена. Но моя миссия настолько важна и секретна, что я вынужден был представить ее как путешествие в родное поместье. Более того, весь вчерашний день я наблюдал за тобой, опасаясь, не стал ли ты другим за то время, что я тебя не видел. Прости меня, мои сомнения оказались напрасны.
Герберт участливо тронул мой локоть. Я был растроган до глубины души.
— Не стоит, брат. Мне не за что тебя прощать.
— В твоих владениях, брат, — продолжал Герберт, — находится нечто, представляющее огромную ценность для Папы, герцого и французского короля, а возможно, и для императора. Успокойся, — сказал фон Ренн, увидев, как изменилось выражение моего лица, — тот, кто знал об этом, давно мертв. Я говорю о твоем отце.
Кроме него, тайной владеет лишь Великий Магистр ордена Храма, Великий Командор базиликан и я, посвященный в тайну лишь недавно, перед отплытием в Европу. А теперь слушай меня и не перебивай. Внутри часовни, где крестили тебя, есть колонна, возле которой по легенде, был убит завистливым мастером строитель — подмастерий, за то, что в отсутствие наставника, без его разрешения сделал мастерскую работу — вырезал на колонне узоры. И работа подмастерья оказалась искуснее, чем мастера. Это не легенда. Так примерно оно все и было. Несчастный подмастерий был тайным братом — тамплиером, братом— ремесленником. Узоры он вырезал согласно указаниям Великого Магистра, тогда им был Жерар де Ридфор, и зашифровал в резьбе некую тайну. Ее можно узнать. Для этого в Иванов день на восходе солнца надо посмотреть на вершину колонны. Я не ведаю, что там можно увидеть, но тайну знал твой отец и указал на нее Великому Магистру. По-видимому, мастер догадался, что подмастерий обладает какой-то тайной и попытался выведать ее. Когда же подмастерий отказался открыть свой секрет, мастер убил его обломком железного рычага возле той самой колонны.
Брат, Иванов день уже близко. Ты должен узнать, что скрывает колонна. Есть мнение, что узор скрывает надпись о некой семье, имеющей законные права на трон Империи. Если это так, если существуют документы, подтверждающие это право, то многое может измениться. Нам нужен истинный император, подобный покойному Фридриху. Империя должна быть по-настоящему священной и устроена так, как задумано нами.
— Брат! — воскликнул я, — от имени кого ты говоришь о таких вещах, за одно упоминание о которых, грозит костер? Кому нужен новый император? Чем плох нынешний? И почему была выбрана именно та часовня, в которой был крещен я?
Герберт вздохнул и сказал:
— Я отвечу лишь на первые два твоих вопроса. На последний, думаю, ты получишь ответ в Иванов день. Итак. Ты, конечно, слышал легенды саксов об Артуре, который когда-то правил Британией, мудро и справедливо. Право быть королем было даровано ему Господом, позволившим вытащить из камня меч власти. Об одном лишь легенды молчат. Артур был не только королем, но и Папой в одном лице, и благодать, которую он имел на себе от рождения, простиралась на все его государство, на всех его поданных. Говорят, что Артур не умер, что он спит в недрах чудесной горы, и когда-нибудь, может быть через тысячу лет, обязательно проснется и вновь станет королем совершенного Священного государства, где власть мирская и власть духовная — суть одно, где царят мир и божий покой. Такой король, следуя заветам Господа нашего, создаст на всей Земле Священную империю, соединив в одно многие государства, и народы ее будут всегда нести на себе священную небесную благодать, и жить согласно высшему, совершенному порядку. Вспомни, что Иисус был тоже царем Иудейским, священным царем, царем от Бога. Я не думаю, что Артур жив. Он человек, не бог. А все люди смертны. Но кровь его течет в жилах тех, кто сегодня топчет с нами эту землю. Доподлинно известно, что таким государем был Шарлемань. И если мы вдруг найдем тех его потомков, кто на себе все еще несет господню благодать, и посадим такого наследника на трон Империи, мы создадим на земле рай. Весь мир, в котором мы живем, станет одним большим собором. Такой государь сам найдет свою королеву, по зову сердца, но не по долгу своего высокого сословия. Она будет послана ему свыше и на ней тоже будет благодать. И кто знает, может быть дитя их священного брака и будет Христом, вернувшимся вновь к людям… Не будет ни Папы, ни королевств, постоянно воюющих друг с другом. Будет одно государство и один император — Папа, чей дворец одинаково будет и храмом … Священная империя уже создается. Что такое Иерусалимское королевство, как не ее часть? Что такое Иерусалим, как не истинная столица подобной Империи? Кто такие храмовники, как не ее священное рыцарство?
Вспоминая сегодня слова фон Ренна, я озираю мысленным взором просторы той Империи, о которой он говорил. Я вижу народы, в согласии трудящиеся по всей земле, я вижу цветущие сады и сытые, веселые лица. Я вижу величественные дворцы-храмы, колосящиеся от края до края нивы, корабли, отправляющиеся в неведомые страны, туда, где не заходит солнце. Но я не вижу войн, крови, пожаров и разрушений. Я не слышу женского плача над убитым безжалостной рукою мужем, я не слышу душераздирающего визга детей, на глазах которых грязный наемник насилует их мать, я не слышу стонов раненых на поле боя, среди гор разлагающихся тел, я не чувствую сладковатый запах тления и не зрю городов, опустошенных мором, похожих на гигантские, страшные склепы. Все это осталось в прошлом. Войны закончились. Чума ушла. А рыцарство существует не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы охранять священный государственный порядок, согласно которому живет единая Империя.
Бог мой! Уже вечер. Скоро придет Жак и, как обычно, принесет что-нибудь поесть. А плотники все стучат. Что же они там строят?
Герберт фон Ренн был убит четыре месяца спустя, в Марселе, когда возвращался в Святую землю. Его обезображенный труп нашли в квартале, где обитали нищие и блудницы, неподалеку от еврейского гетто. У Герберта были выколоты глаза, отрезаны уши и мужское естество. Говорили, что он вез с собою деньги из казны базиликан из-за которых его, собственно, и убили. Но об этом я узнал лишь в начале зимы, после того, как к стенам Шюре пришел ле Брей …
Стоял благодатный октябрь 1290 года. Дни были тихие и солнечные. Лето не хотело покидать наши края. Время подходило к полудню. Я блаженствовал на крепостной стене, сидя в деревянном кресле, наблюдая за тренировкой лучников на лужайке за крепостными воротами. Недавние Дети леса, ловкие и поджарые, уверенно поражали деревянные мишени. Я пил совсем молодое, незрелое играющее пиво, разливавшее по телу сладкую истому. Мне все нравилось — мой замок, ясный день, лучники, кисловатое пиво, солнечное тепло. На губах еще горели ночные поцелуи Гвинделины. С кухни тек запах свежего хлеба. Я подумал, что надо будет обязательно сходить туда и съесть с молоком кусочек румяной, хрустящей корочки. В крепостном дворе Пьер, конюх, гонялся за кудахчущей курицей, отчаянно ругаясь. Я бросил в него камешек. Он остановился, поднял голову, улыбнулся, помахал рукой и продолжил свое занятие. Отец Жан неторопливо шагал по тропинке в свою часовню, держа под мышкой требник. Следом за ним шла Данута с пустой корзиной. Она что-то говорила священнику, бурно жестикулируя свободной рукой, наверное, как всегда, ругала за вино для причастия, которое тот имел обыкновение в избытке потреблять после вечери, перед тем, как вернуться домой. На севере, почти у самого горизонта, виднелись шпили замка ла Мот. Чтобы не думать о грустном, я обратил взор к лучникам. Они прекратили упражнения и смотрели на женщину, бежавшую со стороны деревни Реми. Она была растрепана и призывно махала руками. Желая узнать в чем дело, я спустился во двор, а оттуда — вышел за пределы крепости.
Ко мне уже спешили лучники.
— Господин, утром отряд рыцарей напал на Порто. Они разорили дома, перебили много мужчин, надругались над женщинами. Этой крестьянке удалось бежать. Боясь рыцарей, она пробиралась лесом.
Из рядов лучников вышла изможденная женщина с раскрасневшимся потным лицом и порванной на груди сорочкой.
— Господин граф, это был ле Брей и с ним десятка два конников. Мы предлагали ему, как раньше, что могли, но он ото всего отказался. У меня дочь зарубили … — женщина пустилась в рыдания.
Кровь ударила мне в лицо. В глазах стало темно от гнева.
— В замок! — закричал я, — поднять мост, собрать войско! Лучники, надевайте доспехи и собирайтесь во дворе. Сигнальный костер не зажигать. Помощь из ла Мота нам не нужна. Справимся своими силами.
Я бросился в свои покои. Явился Гамрот, прибежала Гвинделина. Я уже надевал кожаную подлатную рубаху.
— Подай штаны, — велел я Гамроту.
Слуга стал распутывать пояс на войлочных штанах. Тем временем, я рассказывал ему и Гвинделине то, что услышал от женщины из Порто. Оба были в ужасе.