Последний танец Марии Стюарт
Шрифт:
Стен очень не любил помогать своему деду заниматься ежедневной рутинной работой во дворе Драгсхольма. Все занятия были неприятными: уборка навоза, кормежка мастифов и мулов, необходимость заглядывать под виселицы и проверять, не завелись ли там змеи или мелкие хищники. Но его семья всегда отвечала за содержание внутреннего двора, и однажды он тоже возьмет на себя эту обязанность.
Сегодня утром запах моря чувствовался особенно сильно – его принес ровный ветер со стороны океана. На дворе стоял апрель, и небо было пронзительно-голубым. Земля пробуждалась от зимней спячки, и уже распаханные поля источали характерный аромат свежей почвы, обещавший лучшие времена. Разгуливая по двору, Стен по крайней мере радовался, что работает на улице. Как ужасно было бы никогда не выходить наружу и выполнять всю работу за столом в комнате, словно школьный учитель, гравер или ростовщик! Или ничего не делать, а просто быть там.
– Дедушка, мы будем кормить заключенных сегодня утром? – внезапно спросил он. Это была худшая работа из всех. Он ненавидел подсовывать деревянные тарелки под двери и слышать звяканье кандалов, когда кто-то тянулся к ним.
– Да, скоро мы займемся этим. Скажи повару, чтобы подготовил порции и нарезал хлеб.
Заключенные получали хлеб, эль и объедки из гарнизонной столовой.
Час спустя Стен тащился за своим дедом со стопкой полных тарелок. Перед каждой дверью – массивной, крепко запертой на замок и с задвинутым засовом – находился маленький желоб, достаточно широкий лишь для того, чтобы просунуть тарелку.
– Еда! – кричал его дед, и тогда заключенный просовывал в желоб старую тарелку и получал новую. Иногда они слышали бормотание и замечали костлявые пальцы на краю тарелки, но никогда не видели лиц. В каждой двери имелся маленький глазок, через который стражник мог проверить расположение заключенного, чтобы не оказаться застигнутым врасплох при необходимости открыть дверь. В другое время глазками не пользовались.
Но был один заключенный, которого им доводилось видеть. Этот находился в подземной темнице, и его тарелку нужно было опускать на подставке и подталкивать шестом к столбу, где он мог дотянуться до нее. Внутри было совершенно темно, и тюремщикам приходилось зажигать фонарь, чтобы видеть, что они делают. Человек, привязанный к толстому столбу, за пять лет своего заключения постепенно превратился в животное. Стен помнил то время, когда этот человек носил нормальный костюм и говорил обычные слова, но тогда ему едва исполнилось пять или шесть лет, и возможно, он ошибался. Возможно, это были не настоящие воспоминания, а часть истории, которую ему рассказывали.
Но теперь, по словам его деда, тот человек совершенно обезумел, и это случилось уже давно. Он зарос волосами, словно обезьяна, рычал и скрежетал зубами. Иногда он выл, запрокинув голову, но обычно хранил молчание и без устали расхаживал взад-вперед по бесконечному полукругу вокруг столба, насколько позволяла цепь. Пол вокруг покрывали его собственные испражнения, но он протоптал там тропу… Когда поднимали крышку на потолке темницы и свет проникал внутрь, он вздрагивал и прикрывал рукой глаза, которые покрылись тусклой пленкой и почти ничего не видели, но потом он все равно останавливался и смотрел прямо на свет. Он был обнажен; его одежда давно сгнила, и казалось, он не понимал, как надеть новую, которую приносил дед Стена. Ее пришлось свалить в кучу возле него, и в конце концов там угнездились крысы, порвавшие ткань и растащившие ее по углам. Его нагота не так бросалась в глаза из-за волос и грязи, но Стен всегда разглядывал его гениталии, которые были видны и по-прежнему выглядели как у человека.
Этим утром дед Стена поддел каменную крышку и поднял ее, а Стен зажег фонарь и начал медленно опускать его, ожидая услышать вой, как это иногда случалось, но внизу царило безмолвие. Потом он прикрепил веревку к тарелке и также спустил ее. Затем просунул голову в отверстие, чтобы подтолкнуть тарелку, и увидел, что человек неподвижно сгорбился у столба. Он постучал шестом по тарелке, пытаясь привлечь его внимание.
– Пошли, – сказал его дед, готовый закрыть крышку.
– Нет, – ответил Стен. – Он не шевелится.
Дед хмыкнул, взял шест и изогнулся, чтобы ткнуть в заключенного, но не добился никакой реакции. Тело человека словно одеревенело.
– Мне придется спуститься туда, – проговорил он Стену. – Позови стражника.
Когда подошел стражник с лестницей, они, вооружившись мечами и пистолетами, осторожно спустились в каземат. Они обошли заключенного с двух сторон и снова начали тыкать в него, но он не двигался с места. Какое-то время они стояли молча. Стен видел, что никому из них не хочется подойти еще ближе из опасения, что безумец внезапно набросится на них. Наконец дед вздохнул и сделал несколько шагов вперед. Он медленно протянул руку и прикоснулся к заросшей щеке заключенного.
– Труп, – сказал он и отдернул руку, когда человек завалился на бок. – Никаких сомнений.
– Почему? – спросил стражник.
Дед окинул взглядом темницу, потом посмотрел на столб с цепью.
– От отчаяния, – наконец ответил он. – Он протянул дольше, чем кто-либо из сидевших здесь. Но даже граф Босуэлл не мог вечно выносить это.
Мертвый граф Босуэлл неожиданно приобрел почетный статус, подобающий его титулу. Его изъязвленную волосатую ногу освободили от кандалов, а окоченевшее тело подняли наверх, где обмыли, побрили, постригли и облачили в поспешно купленный наряд джентльмена.
Затем тело поместили в широкий дубовый гроб, при этом его голову уложили на белую атласную подушку и покрыли лучшей льняной тканью с зеленой шелковой подкладкой. Его руки аккуратно сложили на груди, и дед Стена принял участие в почетном обряде дележки ценностей умершего заключенного. Однако на нем ничего не было, кроме кольца с эмалевой отделкой, где кости чередовались со слезами. Тем не менее дед забрал его. Он поднес кольцо к глазам и внимательно рассмотрел.
– Мне говорили, что это обручальное кольцо, полученное им от королевы Шотландии, – сказал он. – Если это так, то обещание сбылось.
– Не храни его у себя, дедушка! – воскликнул Стен. – Кто захочет носить такую вещь?
– Если бы я оставил кольцо на его пальце, то он бы не упокоился в могиле, а сейчас ему пора обрести мир и покой.
Дед надел кольцо себе на палец, и Стена передернуло.
– Ну вот, – проговорил дед, почти с нежностью натянув саван на плечи Босуэлла.
Граф выглядел не умиротворенным, а сердитым. Его рот был сжат в жесткую прямую линию, а на лбу виднелся слабый диагональный шрам, след какого-то сражения. Стен так и ждал, что он поднимется с боевым кличем и выхватит кинжал.
Дед закончил прикреплять саван, а потом закрыл крышку гроба и приколотил ее длинными гвоздями. Стражники вынесли гроб со двора и из замка – единственный раз, когда Босуэлл вышел из этих ворот. Его положили в ближайшей церкви Фаарвейль на мысу возле океана, где морские брызги долетали до белых стен, а колокольня служила маяком. Реформистский священник прочитал молитвы у гроба. Над склепом не осталось никакой надписи.
На следующий день Лоридсон приложил свой доклад к официальному расписанию и отправил уведомление правительствам Англии и Шотландии.