Шрифт:
Дверь приоткрыта, свет из коридора, проникая сквозь щель, мягко рассеивается, вспыхивает бликами… Позолота переплетов, рамы картин, медная пепельница рядом с креслом, какие-то блестящие предметы на письменном столе. Дверь приоткрывается чуть шире, и на пороге возникает фигура. На ковер ложится длинная тень. Где-то слышно мерное тиканье старинных часов, впрочем, все замерло в тишине ночи. Тень колеблется, затем делает шаг. Вот уже слышно ее прерывистое дыхание, как у человека, объятого страхом. Еще шаг. Слабый отблеск металлического предмета.
Фигуру поглощает тьма, но по очертанию плеча можно узнать мужчину. Он направляется к письменному столу. Чуть скрипнуло кресло, человек сел. Внезапно в темноту дерева врезается круг ослепительного света лампы — в кругу его руки. В одной — смятый в комок носовой платок, в другой — револьвер. В ярком свете только руки полны жизни. Лицо мужчины похоже на подвешенную загадочным образом гипсовую маску. Правая рука с величайшей предосторожностью кладет оружие на подлокотник и застывает. Осмелев, рука отодвигается, медлит. Человек вздыхает. Закрывает глаза.
Глазницы заливает мертвенная бледность. Левая рука поднимает носовой платок к скорбному лицу, мелкими движениями вытирает его, как бы успокаиваясь. Затем она тянется к телефону, стоящему на углу стола, ставит его на подлокотник, срывает трубку и точным движением нажимает на клавиши. Трубка прижата к уху. Отчетливо слышен сигнал вызова — в ночной тишине он будто пронзает бесконечность. И вдруг щелчок. Голос.
— Говорит Братская помощь, слушаю.
Опять тишина. Дыхание становится прерывистым. Пальцы теребят носовой платок. Наконец слышится шепот.
— Я могу говорить?
Стоит такая тишина, что от внезапно прозвучавшего рядом ответа человек вздрагивает.
— Слушаю вас… Я один… Можете спокойно говорить.
— Могу говорить, сколько захочу?
— Разумеется. Я здесь для того, чтобы быть вам полезным.
Человек отрывает трубку от уха, вытирает пот, который катится градом, и продолжает:
— Простите меня… Так трудно найти слова.
— Успокойтесь… Времени у нас сколько угодно.
— Спасибо… Чувствуете, как я взволнован?
— Да… Даже потрясены. Но я выслушаю вас. Скажите себе, что я вам не судья, а такой же человек, как и вы. Как знать, может, я сам пережил испытание, подобное вашему. Надо выговориться… Доверьтесь мне… Ну как, вам не лучше?
— Да.
— Говорите громче.
— Да.
— Прошу вас говорить громче, так как по вашему голосу я… как бы это выразиться?.. сужу о состоянии сердца… Вы не наделали глупостей?
— Нет. Еще нет.
— И вы не сделаете этого, так как сейчас расскажете… все, что у вас на душе, как сумеете… не задумываясь… Тяжесть, которая непосильна для вас… я возьму ее на себя.
— Спасибо… Попытаюсь… Но предупреждаю вас, выхода нет.
— Никогда не произносите таких слов.
— Других, однако, нет. Алло? Вы меня слышите?
— Да… не бойтесь.
— Простите. Мне показалось, что… Прежде всего, вы имеете право повесить трубку. Слушать бредни старого…
— Но вы пока еще ничего не сказали.
— Вы правы.
Голос слабеет. Вдалеке слышится бой часов — один низкий удар, гул от которого долго не смолкает. Человек вытягивает левую руку и, приоткрывая запястье, смотрит на часы. Половина одиннадцатого.
— Алло… Я думал… буду с вами откровенным. Пытаюсь выиграть время. Дело не в том, что я боюсь. Прежде всего, я ничем не рискую. Но когда слова прозвучат и вы их услышите… У меня нет выхода. Понимаете… то, что я, быть может, до сих пор скрываю от себя, станет явным. Будет слишком поздно.
— Смелее! Вы же свободный человек!
В голосе теплота. Хотелось бы видеть это незнакомое лицо. Оно, наверное, доброе, чуть встревоженное, по-братски внимательное.
— Нет, — говорит тень. — Я уже не свободен. Я будто стою на узком карнизе, на двенадцатом этаже; пустяк может смахнуть меня вниз. Пути назад уже нет.
Происходит нечто неожиданное. В трубке раздается дружелюбный смех. Словно на плечо ложится рука.
— Мне нравится ваша метафора, — говорит голос. — Она внушает доверие. Доказывает, что у вас довольно хладнокровия, чтобы посмотреть на себя со стороны. А в вашем случае требуется именно это. Не погружаться в собственную душу, не начинать себя оплакивать. Пауза, затем голос поспешно продолжает:
— Я, по крайней мере, не обидел вас?.. Позвольте сказать вам кое-что… Сейчас вы сидите перед телефоном, не так ли? … Ну конечно… Вы можете прервать разговор или продолжить его. Можете закурить или выпить рюмочку… Вот видите… Вы хозяин своих движений… В таком случае, дорогой друг… вы позволите, чтобы я называл вас дорогим другом?.. Прошу вас, возьмите себя в руки… Не обманывайте…
— Простите, я не позволю…
— Не обманывайте себя… Вы поняли, что я хочу сказать?.. Алло! Отвечайте!
Человек перекладывает телефонную трубку из правой в левую руку, берет револьвер. Понижает голос.
— Вы знаете, что у меня… Слушайте. Он постукивает дулом по столу.
— Что это? — спрашивает голос.
— Вы поняли? Я дошел до последней черты. Да, у меня револьвер.
— А!
— И я пущу его в ход. Минутное колебание, затем голос тихо говорит:
— У меня нет на вас никакого права… Вы думали, что я не принимаю вас всерьез… Сожалею. Напротив, никогда я не был ближе к вам, чем сейчас… Вы больны?
— Нет.
— Безработный?
— Нет.
— Замешана женщина?
— Нет.
— Дорогой друг, вы играете со мной в жестокую игру. Как я могу угадать? У вас траур?
— Нет. Я стар. Вот и все.
— Не понимаю вас.
— О, прекрасно понимаете!
— У вас депрессия?