Последний трюк каскадера
Шрифт:
— А может, он не был убит наповал? — предложил Шамбон.
— Верно, он мог согнуться пополам, упасть на колени. И все-таки. Я не убежден… Где господин Монтано?
— В своей комнате. В девять утра Жермен относит ему поднос. Он пьет кофе с сухариками.
— А потом?
— Жермен помогает ему встать. На маленькие расстояния Ришар пользуется костылями. Он умывается, затем снова ложится. Много читает. Слушает пластинки. В час дня я сажаю его в коляску. Он доверяет только мне.
— Значит, вы ладите друг с другом?
— Как братья.
— Я предполагаю, что госпожа
— Нет, — смущенно пробормотал Шамбон. — Или, скорее, да… Дело в том, что Шарль не очень любил, когда его жена была в обществе Ришара.
— Следовательно, кроме вас и Жермена, Ришар не видит практически никого?
— Ну, не то чтобы никого… Но Ришар действительно живет очень уединенно, это надо признать.
— Проводите меня.
Они направились в конец коридора, повернули направо, пересекли просторную комнату с закрытыми ставнями. Шамбон не потрудился даже включить свет, лишь пояснил, что это столовая, которой больше не пользуются.
— Сюда… Мы в том крыле, где живет Ришар.
— Он сам решил поселиться здесь?.. Мне думается, для калеки это ссылка.
— Так он захотел. Предпочитает жить в своем углу… Сюда. Шамбон осторожно постучал в дверь и тихо сказал:
— Это мы, Ришар. Затем, повернувшись к комиссару, добавил:
— Он ждет вас. Я, конечно, рассказал ему о том, что произошло. Не обращайте внимания: у него всегда беспорядок… И всегда полумрак. Что вы хотите! Его надо принимать таким, каков он есть.
Он толкнул дверь и посторонился. Горела только ночная лампа, освещавшая, кровать, заваленную иллюстрированными журналами, изданиями по автомобилизму, парусному спорту, футболу, которые сползали на ковер. Молниеносный взгляд на худое лицо Ришара — вьющиеся, слишком светлые, слишком длинные волосы, светлые голубовато-зеленые глаза, выражение которых становилось жестким при боковом освещении, и особенно руки, те самые руки, которые… Все это производило болезненное впечатление.
— Вы удивлены? — спросил он. — Не похожи на руки акробата, правда? Слишком тонкие, хрупкие. Он протянул правую руку, и Дре с удивлением испытал на себе ее сдержанную силу.
— Черт! — вырвалось у него. — Ну и хватка! Ришар рассмеялся и показал на костыли у кровати.
— Нет ничего лучше для поддержания формы. Если вы вдруг почувствуете, что начинаете скрипеть, подарите себе костыли. Результат гарантирован.
В напускной игривости, с которой это говорилось, проступал сарказм. Более того… Некая скрытая агрессивность по отношению к сыщику.
— Садитесь, — продолжал Ришар. — Снимите все это с кресла.
— Оставьте, — вмешался Шамбон. — Бедняга Ришар, ведь ему бесполезно говорить…
— Слышите? «Бедняга Ришар»! Вот и вы будете говорить: «Бедняга Ришар», — иронизировал калека. Шамбон снял с кресла брошенную кое-как одежду, и Дре сел.
— Что бы вы там ни думали, — начал он, — это просто визит вежливости. Теперь вы знаете о трагедии. Понимаю, что вы тут ни при чем. Но я обязан переговорить со всеми обитателями замка. Само собой, вы ничего не слышали…
— А-а! — протянул Ришар. — Визит вежливости, и вот меня уже допрашивают… Так вот, даю слово: я ничего не слышал.
Но даже если бы и услышал, то не сдвинулся бы с места. Мне плевать, что бы ни случилось с папашей Фроманом.
— Вы его не любили?
— Он украл мои ноги. По-вашему, я должен был сказать ему спасибо?
— Вы ссорились?
— Они избегали друг друга, — поправил Шамбон.
— Это правда, — подтвердил Ришар. — Едва он замечал меня, как останавливался, будто человек, обнаруживший, что он что-то забыл; или же смотрел на часы, и слышно было, как он шептал: «Где моя голова?», затем разворачивался, слегка кивнув мне… Меня забавляла эта игра в прятки. Резиновые шины коляски, наконечники костылей не производят ни малейшего шума, и его легко было застать врасплох. Нельзя не признать, что когда я его подлавливал, он бывал безупречно корректен, спрашивал меня о самочувствии, напоминал, что в Ля Колиньер я у себя дома. А про себя небось твердил: «И зачем только я его не раздавил?» Представляете, комиссар, я ведь был пугалом в его жизни! И кроме всего прочего, стоил недешево. А уж он-то был жмот, каких свет не видал!
— Короче, вы были на ножах.
— Скажите откровенно, если бы я утверждал обратное, вы бы мне поверили?
— А ваша сестра… между двух огней?
— А, Иза… Мне не повезло, я остался жив. В противном случае ей было бы проще. И так как комиссар ожидал дальнейших разъяснений, он заключил:
— После катастрофы нас не ждало ничего, кроме безработицы и нищеты. Как вы думаете, что остается безработной девице?.. Замужество, разумеется. Встретился Фроман. Он или кто другой, лишь бы муж! По крайней мере дом приличный.
— Вы останетесь здесь?
— Надеюсь. Это будет зависеть от завещания.
Мысленно Дре взял это на заметку. Надобно узнать, кому перейдет состояние. Он встал, поднял журналы и сложил их около кровати.
— Это вас еще интересует?
— Почему бы нет? — зло ответил Ришар. — У меня коляска, не так ли? Пока я могу передвигаться, я привязан к ремеслу.
Дре подался вперед — пожать руку калеке и, заметив телефон, ткнул в него пальцем.
— Вы, однако, не совсем одиноки.
— Видите… Отсюда я звоню, кому хочу, домашним или чужим.
— Часто вы им пользуетесь?
— Довольно часто. У меня друзья, они меня не забывают.
— Значит, если бы мне понадобилось спросить вас о чем-либо…
— Вы могли бы связаться со мной в ту же минуту. Не стесняйтесь, комиссар.
Комиссар ушел. Я знал, куда он направился. К старухе, этажом выше. Марсель мне доложил. Оставалось только следить за ними. Марсель, как всегда, в тревоге. Шпик шевелит мозгами, что-то его беспокоит. Самоубийство-то дурно пахнет. А он никак не нащупает, почему. В сущности, мы с Изой ему не нравимся. Он чувствует в драме подозрительный привкус. Акробаты! Бродяги! Иными словами, дурно пахнущее самоубийство, неподходящее для светского пищеварения. Городу придется заткнуть нос. Этажом выше мамаша Ламбер де Шамбон, урожденная Фроман, небось держит уже флакон с нюхательной солью!