Последний викинг. «Ярость норманнов»
Шрифт:
Ярицлейв Мудрый сидел, сдвинув брови. После долгого и тягостного молчания конунг изрек:
– Мне не по душе, когда на пиру убивают гостей… Однако Магнус слишком молод, чтобы ответить за свой поступок… Я сам заплачу щедрую виру за дружинника, и пусть родичи убитого не ищут вины на Магнусе.
– Ты щедр и великодушен, мой господин! – воскликнула Ингигерд. – Но каков удалец! Одним ударом отправил на тот свет взрослого воина! По этому беспощадному удару всякий узнает сына конунга!
Рёнгвальд наклонился к уху Харальда и шепнул:
– Магнус показал зубы. А ведь ему едва исполнилось девять зим!
Харальд промолчал. Он подумал, что ему довелось обагрить
Ярицлейв Мудрый поднялся со своего места и направился во внутренние покои, припадая на правую ногу. Это был знак, что пир окончен. Гости потянулись к выходу, огибая дальний конец стола с распростертым на нем телом дружинника. Один из слуг тронул Харальда за рукав:
– Князь Ярослав Владимирович зовет тебя.
Харальд последовал за слугой в опочивальню конунга. Ярицлейв сидел на постели, вытянув хромую ногу. Слуги осторожно снимали с нее сафьяновый сапог. Конунг заговорил с Харальдом на северном языке:
– Садись на скамью рядом с постелью. Какие вести с родины?
Харальд тяжко вздохнул. Правая бровь поднялась выше, что всегда было знаком печали. Вести из Норвегии доходили с большим запозданием и все как на подбор были неутешительными. Страна попала под власть датчан. Кнут Могучий послал в Норвегию своего сына Свейна, который правил в Йомсборге в Стране Вендов. По словам купцов, приезжавших в Хольмгард из Северных Стран, конунг Свейн был еще ребенком и по возрасту, и по разуму. За него правила его мать Альвива, дочь Альврима ярла. Рассказывали, что она приплыла в Норвегию с большой свитой, состоявшей из датчан, и установила новые законы по датскому образцу. Купцы с негодованием говорили, что новые законы очень жестоки и вредны для торговли. Теперь никто не мог уехать из страны по торговым делам без разрешения конунга, а если он все же уезжал, то все его владения доставались конунгу. К зимнему празднику йолю каждый бонд должен был отдать конунгу меру солода с каждого очага, окорок трехгодовалого бычка и, кроме того, бочонок масла. Каждая хозяйка должна была отдать конунгу столько выделанного льна, сколько можно охватить большим и средним пальцами. Каждый, кто выходил в море, куда бы он ни плыл, должен был платить конунгу подать за то, что он ловит рыбу, а именно – он должен был отдать ему пять рыбин. Каждый, кто отправлялся в Исландию, иноземец или местный житель, должен был уплатить конунгу пошлину.
Харальд пересказал конунгу то, что слышал от купцов из Северных Стран:
– В Норвегии засилье датчан. Они чувствуют себя господами. По новым законам свидетельство одного дана перевешивает свидетельство десяти норвежцев. Народ ропщет на Свейна конунга, но больше всего на его мать Альвиву, которой приписывают все то, что не по душе норвежцам.
Ярицлейв Мудрый, потирая больную ногу, испытующе глянул на Харальда:
– Ты ничего более не слышал?
– Я поведал обо всем, что до меня дошло, господин.
– Не слышал, что в Норвегии появился сын Трюггви?
Харальд вскочил на ноги. Олав, сын Трюггви, вернулся! Значит, справедливы слухи, что конунг не погиб на «Длинном Змее», а спасся в Стране Вендов. Но может ли такое быть? Харальд с волнением спросил:
– Признали ли конунга люди, которые видели сына Трюггви во дни его славы?
Ярицлейв Мудрый пожал плечами:
– Разное доносят. Кто-то признал его старым Олавом, кто-то говорит, что он называет себя сыном Олава. Но все согласны, что он доблестный муж. В сражении он бросает копья сразу с двух рук и приговаривает: «Так учил меня мой отец служить мессу!»
– Олав, сын Трюггви, метал копья сразу с двух рук! Не слышал ли конунг о его умении бегать вдоль борта корабля по веслам, когда ими гребут воины? Если он умеет бегать по движущимся веслам, значит, он, без сомнения, сын Трюггви. Никому более не удавалось повторить этот подвиг.
– К нам в Новгород доходят только смутные слухи. Говорят, будто сей Трюггви сразился с войском Свейна и потерпел поражение. Он погиб или бежал. Впрочем, скоро ты узнаешь о норвежских делах из первых уст. Мне донесли, что в Ладогу приплыли урманы во главе с известным тебе Кальвом, сыном Арни.
– Кальв, убийца брата? – вскричал Харальд. – Господин, умоляю, дайте мне дружину. Я отправлюсь в Адельгьюборг и отомщу за смерть Олава.
– Не горячись, княже! Урманы просят дать им Магнуса и хотят сделать его конунгом Норвегии.
– Если Кальв обещает что-то доброе, значит, задумал злое. Я своими ушами слышал это предостережение от Финна, сына Арни. Уж он-то знает своего брата! Кальв – человек Кнута Могучего. Полагаю, он хочет похитить Магнуса и выдать его данам.
– В этом деле необходимы благоразумие и осторожность. Конечно, я не пошлю Магнуса в Ладогу. Пригласим твоих соплеменников в Новгород. Здесь они полностью окажутся в наших руках. Тщательно разузнаем их подлинные намерения. Ежели они задумали злое, тогда я обещаю выдать их тебе для отмщения за брата. Ежели они докажут, что готовы служить сыну Олава, тогда отправим его за море. Признаться, после сегодняшнего пира я не хочу держать твоего племянника при моем дворе. Пусть правит в Норвегии, если сможет. Какое прозвище он получит?
– Магнус Суровый, – предположил Харальд.
Ярицлейв Мудрый усмехнулся в бороду:
– Почетное прозвище нельзя заслужить, убив безоружного на пиру. Не стоит раньше времени пугать твоих соплеменников, а то они, чего доброго, оставят Магнуса в Новгороде. Купцу следует выставлять товар с казовой стороны. Лишь бы покупатель клюнул, а после пусть сам мучается, если дал маху. Назовем милого отрока Магнусом Добрым.
Глава 25
Олав святой
Рёнгвальд, сын ярла Брусси, отправился в Адельгьюборг встретить послов из Норвегии и проводить их в Хольмгард. Через две недели послы прибыли в город. Они ехали на конях, потому что Волхов должен был встать со дня на день. С неба падал мокрый снег. Харальд стоял перед усадьбой на Славной улице, отведенной для послов. Не чувствуя холода, он крепко сжимал рукоять меча. Во всаднике, ехавшем рядом с сыном ярла, он узнал Кальва, одного из убийц брата. Кальв спокойно глядел на суровое лицо Харальда. Он не подал вида, что обеспокоен, но от его внимательных глаз не укрылось, что Харальд из нескладного юнца, каким он знал его в битве при Стикластадире, превратился в могучего мужа. Кальв на голову возвышался над своими спутниками, но Харальд был еще выше.