Последний властитель Крыма (сборник)
Шрифт:
– Ничего, Надя, – через силу улыбнулся летчик, – ничего…
– Но я же вижу, чувствую, не таись меня, скажи!
– Не волнуйся, это – служебное…
Надя недоверчиво посмотрела на него и затихла. Город гулял. Надрывно, натужно веселясь, он в тяжелом угаре забывал о проблемах и все больше погружался в пьяный кураж.
– Здрассьте… Потанцуем, Надь? – Перед столиком вырос, ухмыляясь, пацан по кличке Дюбель – кепчонка на бровь, к слюнявой губе прилипла беломорина. За его спиной щерились еще трое и подталкивали друг друга локтями.
– Простите, сударь, но я не танцую, – сухо ответила девушка.
– Да лана те, Надь, чё ты, а? – лыбился тот.
– Вы разве не слыхали? – Летчик смотрел ему прямо в глаза. – Она не танцует.
– Да? – ощерился Дюбель. – А недавно еще с нами троими так скакала…
Летчик вскочил, но Серебряков, подошедший с пивом, сказал ему:
– Отдохни, Алексей.
Поставив пиво на стол, он медленно повернулся к Дюбелю. Повисла пауза.
– Знаешь меня? – спокойно спросил солдат.
– Ну, знаю. Ты – рекс, (рексы – рота комендантской службы, РКС – армейский сленг.)
– Я тебя уже бил?
Вокруг стало тихо. На сцене был антракт.
– Слышь, ты чё вяжесси, а? – занервничал Дюбель. – В натуре, ты чё? Я, блин, гражданский, а ты – не мент…
– Значит, уже бил, – так же спокойно продолжил ефрейтор. – Когда, не напомнишь?
Дюбель замолк, а приятели его придвинулись ближе, и принюхивались, и замерли, выжидая.
Щелк! – натренированный слух ефрейтора поймал щелчок пружины выкидухи.
Правая рука еще болела, и драться не хотелось. Да и не стоило портить вечер.
Ефрейтор лениво достал пистолет.
– Ну? – спросил он, помолчав.
– Ша, – ответил Дюбель. – Дама не танцует…
Солдат поманил того, что прятал нож за спиной, – низкорослого, невидного и в драке самого опасного:
– Сюда иди…
– Чё? – Тот сделал полшага.
– Дай. – Серебряков протянул руку. Дуло «макарова» смотрело низкому в живот.
– Ты ж не выстрелишь, реке, – через силу сказал тот.
– Я сказал – дай. – Солдат смотрел не мигая. Щуплый протянул нож.
Щелкнув лезвием, Серебряков убрал его в карман.
– Идите, ребята, веселитесь, – сказал он и сел. Четверо, помявшись, отошли.
Летчик, улыбаясь, спросил:
– Ты что, без плетки (плетка – пистолет – блатной сленг.) не выходишь?
– Служба такая, – ответил солдат. – Мы не менты, но нас часто привлекают драки разнимать, пятое-десятое…
– Не боишься по городу ходить? Ты же не стал бы стрелять?
Солдат прямо в глаза посмотрел офицеру.
– А вот этого не знаю даже я, – ответил он.
Было тихо вокруг. Площадь еще переваривала происшедшее, ибо слишком известны были в городе и Надя, и Валька, слишком заметен был лейтенант, и слишком ненавидели здесь рексов.
Вам надо исповедаться. ПокайтесьВ содеянном и берегитесь впредь.Траву худую вырывают с корнем.Прошу простить меня за правоту,Как в наше время просит добродетельПрощенья у порока за добро,Которое она ему приносит, —прозвучало со сцены над городом.
– Выпьем! – Валька разлила водку. – Выпьем, что на дураков обижаться?
Все выпили, и напряжение ослабло.
Нефедов с Надей пошли потанцевать на круг, где заиграла музыка – пока негромко, чтобы не мешать актерам, но народ уже требовал песен.
– Я беременна. – Валька в упор посмотрела на солдата.
Тот криво усмехнулся от неожиданности и потянулся за сигаретой в пачку, лежавшую на столе.
– От тебя, – не сводя с него глаз, добавила она. – Не роняй себя, не спрашивай.
Серебряков закурил.
На площади уже почти никто не смотрел на помост, народ пьянел сверх всякой меры.
Ефрейтор молчал. Молчала и Валька.
– Ну, ладно, – наконец сказал он. – Ты ж все равно аборт не сделаешь…
– Нет.
– Ладно, – повторил он. – Мне на дембель через два-три месяца, поедем в Москву.
– Я там не приживусь.
– А ты была там?
– Нет.
– Ну, так чего же ты?
– Я – вольная. Мне простор нужен.
– Ну, так чего ты хочешь? Я здесь не останусь.
– Почему?
– А куда мне после комендатуры? В менты только? Сыт по горло.
– Боишься, припомнят?
– А что, не припомнят?
– Чезарь ваш остался – ничего, никто не тронул.
– Чезарь водилой служил, с него какой спрос…
– Вася, – сказала она, – на тебе ж крови нет, и славы худой тоже нет. Ты ж не конвойщик, не вэвэшник (от ВВ – внутренние войска, осуществлявшие охрану лагерей), вертухаем же не был…
– Так-то да, – помолчав, ответил солдат, – да этим, когда зенки зальют, разницу разве объяснишь?
Лаванда, горная лаванда!Наших встреч с тобой синие цветы… —пела с эстрады София Ротару. Пьеса на сцене шла к концу.
– Ну, так уедем куда-нибудь! Скажи, я тебе нужна? – Валька, тяжело дыша, взяла его руку. – Скажи, не ври, я не дешевка, напрашиваться не буду.
Серебряков долго смотрел в сторону.
– Нужна. – Он поднял глаза. – Быстро все, блин, но думаю, что нужна.
– Ну так чего же ты боишься? Остальное – туфта.