Последний защитник
Шрифт:
– Мне ничего не надо, – отрезала Кэт.
Служанка замолчала. На Кэтрин по-прежнему была простая домашняя одежда, в которую она переоделась на Генриетта-стрит несколько часов назад. По правде говоря, она выглядела немногим лучше прислуги. Но какое это имело значение? Не хватало еще облачаться в наряды, одолженные у Бекингема. Нет уж, она не доставит ему такого удовольствия.
Если бы Кэтрин наверняка могла убить герцога, то сделала бы это, даже глазом не моргнув. Угроза, которую он высказал в отношении господина Хэксби, была просто чудовищно жестокой. Хотя чего еще ожидать от этого самодовольного головореза? Несмотря на весь свой ум, изысканные придворные манеры и богатство, сей могущественный дворянин был, по сути, не кем иным, как бандитом. Возможно, как и все эти аристократы, которые разоряют своих незадачливых кредиторов, крадут чужих жен и решают споры с помощью холодной стали. Они считают себя по рождению и воспитанию выше закона: как Божьего, так и человеческого.
Элизабет, в отличие от Кэтрин, с радостью отдалась заботам служанки и даже согласилась надеть небольшой золотой кулон с сапфиром, обрамленным небольшими бриллиантами.
– Смотрится не слишком вызывающе, – сказала она, одобрительно глядя на свое отражение. – Не хочу, чтобы друзья его светлости приняли меня за придворную куртизанку.
Кэт позволила служанке счистить с одежды грязь и причесать ее, но ничего больше.
Когда молодые женщины были готовы, служанка подошла к двери и шепотом сказала что-то охранникам на площадке. Потом обернулась к Элизабет и Кэтрин:
– Его светлость готовы вас принять. Я провожу вас в Большой зал.
И снова образовалась небольшая процессия: два лакея и служанка, сопровождавшая Элизабет и Кэт. Впятером они спустились по широкой лестнице – служанка впереди, охранники позади.
– Ты слышишь меня? – прошептала Кэт, и Элизабет взглянула на нее, но, прежде чем она открыла рот, Кэтрин продолжила, еще больше понизив голос: – Смотри вперед и ничего не говори.
Они миновали еще несколько ступенек.
– У меня дома есть кое-что, что, вероятно, принадлежит твоему отцу.
Элизабет споткнулась. Она бы упала, но Кэт ее поддержала. Элизабет благодарно улыбнулась своей спутнице, и они стали спускаться дальше.
У входа в Большой зал на страже стояли два лакея. Изнутри доносился гул голосов. Лакеи распахнули двери.
Кэт с Элизабет застыли на пороге. Голоса стихли, и наступила тишина. Огромная комната с высоким потолком, два окна с задернутыми шторами. В высоких зеркалах плавали темные искаженные отражения. Стены и потолок сверкали золотом. Кэт показалось, что абсолютно каждая поверхность в этом помещении была позолочена.
Великолепие зала принижало тех, кто там находился. А их было немало: все сплошь мужчины, большинство строго одеты, многие в черном – и все не соответствовали окружающей их роскоши. Единственным исключением был сам герцог, который устремился через комнату навстречу двум молодым дамам, как обворожительная золотая пчела спешит к двум особенно соблазнительным цветкам.
– Какая честь! – промурлыкал он, кланяясь Элизабет, которая тотчас зарделась и захлопала ресницами, а затем обратился к Кэт: – Ах, если бы только ваш дорогой отец мог быть сейчас с нами, мадам! Он бы, несомненно, вами гордился.
Бекингем предложил правую руку Элизабет, а левую – Кэт. Держа руки обеих женщин высоко, словно они были его партнершами в бальном танце, он провел их по комнате, поочередно представляя каждому из присутствующих:
– Госпожа Элизабет Кромвель. Я имею удовольствие принимать под своим кровом лишь старшую дочь бывшего протектора, но душой все члены его семьи с нами. А это госпожа Хэксби, вы хорошо знали ее отца Томаса Ловетта, он был близким другом великого Оливера Кромвеля. Смерть господина Ловетта стала для всех ударом. Но память о нем будет нас вдохновлять, тем более что его дочь и ее муж сегодня с нами.
Некоторые лица Кэт узнала по детским воспоминаниям, другие были смутно знакомы. Но как же все эти люди постарели, какими беспомощными сейчас казались. Она запомнила их этакими суровыми, отстраненными фигурами, облеченными неслыханной властью. Теперь же большинство из них стали стариками вроде ее мужа, потухшими и немощными.
– Вместе, – говорил меж тем герцог одному из них зычным голосом, рассчитанным на большую аудиторию, – мы сильнее, чем думаем. Мужчины и женщины, богатые и бедные, все мы прежде всего служим Господу, а потом Отечеству, разумеется в рамках закона и повинуясь королю.
По-своему, подумала Кэт, это было довольно впечатляющее представление, тщательно поставленное и предназначенное ослеплять зрителей. Бекингем, надо отдать ему должное, обладал умением истинного придворного легко переходить от группы к группе, от человека к человеку, находя задушевные слова для одного и доверительно прикасаясь к руке другого. И все это время он демонстрировал своим гостям Элизабет и Кэтрин, словно они были трофеями. В отличие от своей спутницы, Кэт не вступала ни с кем в разговоры и смотрела в пол.
– Очень хорошо, мадам, – одобрительно промурлыкал герцог. – Им нравится, когда женщина ведет себя скромно, вы знаете. Лично я предпочитаю немного огонька, но нельзя же быть эгоистом, когда делаешь столь богоугодное дело.
Наконец они добрались до камина, где доктор Оуэн, известный священнослужитель, беседовал с господином Кромвелем. Ричард, вероятно надеясь на освобождение, поднял глаза на Бекингема, когда тот появился со своими пленницами. Однако не тут-то было. Оуэн обратил ситуацию в свою пользу, воспользовавшись возможностью расширить аудиторию.
– Я говорил господину Кромвелю, как им восхищаются повсюду в стране. – Голос Оуэна, напоминающий пилу, постепенно набирал силу и приобретал размеренность проповедника. – «Подумайте, – внушаю я своей пастве, – и подумайте хорошенько: вот Ричард Кромвель. Когда-то он занимал высший пост в этой стране. Он не искал его, но принял сей пост ради общего блага и оставил его по той же причине, не запятнав чести. Разве вся его жизнь не показывает, что господин Кромвель выбрал путь праведности в личной и общественной жизни, в отличие от некоторых правителей, которых я мог бы упомянуть?»