Последний защитник
Шрифт:
Во вторник после завтрака Кромвели прогуливались под ручку в саду, как обычно по утрам, если не шел дождь. Так они могли поговорить без свидетелей. Отец был в хорошем расположении духа после вчерашнего вечера в Уоллингфорд-хаусе. Он даже выглядел моложе. Радость или, по крайней мере, облегчение сгладили морщины на его лице.
Отец решительно отверг опасения Элизабет насчет госпожи Далтон:
– Ты все придумываешь, дорогая. Я знаю Мег Далтон с детства. Мой отец был ее крестным. Да она позволила бы нам жить здесь до скончания века, если бы мы захотели.
– Вы разве не заметили, сэр, что вчера на ужин нам подали только хлеб и черствый сыр?
– Возможно, у нее в доме больше ничего не было. Да и вообще, какие могут быть церемонии между старыми друзьями? На самом деле я хочу погостить еще. Может, месяц. Или даже больше.
Элизабет остановилась и высвободила руку:
– Но, сэр, я думала, вы собирались через несколько дней вернуться во Францию.
– Ну да. Изначально я так и планировал. Но наше предприятие в Кокпите провалилось, и я хочу попробовать еще раз, если найдем способ.
– Зачем? Благодаря щедрости герцога вам это теперь не нужно.
Ричард пожал плечами и нахмурился:
– Вчера Бекингем вручил мне кошелек с сотней фунтов золотом. Это кое-что, поверь. Большая сумма. Но…
– И он также передал вам вексель на четыреста фунтов на имя его человека в Париже. Разве этого недостаточно?
– Дорогая, даже если я буду экономить на всем, этих денег хватит от силы на год. Я должен заплатить кредиторам в Париже и здесь тоже. Бекингем сказал мне вчера вечером – по сути, пообещал, – что, если я останусь в Лондоне на несколько недель и стану помогать ему, он поговорит с королем, добудет мне пенсию в семьсот фунтов в год, а все мои долги будут списаны. А в случае, если у него вдруг по каким-то причинам не получится, он сказал, что будет платить все сам, включая пенсию, из собственного кармана.
– И вы ему верите?
– У меня нет оснований не верить герцогу. Он человек чести, и, думаю, Бекингем искренен. К тому же в его интересах сдержать слово.
– Почему?
– По многим причинам. Мои имя и репутация по-прежнему немало значат для его союзников. Ну подумай сама, если они узнают, что я выступаю заодно с Бекингемом, ставки герцога вырастут. Нельзя отрицать, что он борется за правое дело. Наша страна никогда не объединится, если мы не будем терпимы ко всем верующим. Кроме сектантов и католиков, разумеется. Разве сам король не обещал это при Реставрации? И дело не только в деньгах… если уж быть до конца откровенным, мне приятно чувствовать, что я снова полезен. Безделье не подобает мужчине.
– Все это очень хорошо, сэр. Но только, если в результате вы не лишитесь свободы. Вы должны в первую очередь печься о своих интересах. – Элизабет закусила губу. – И об интересах вашей семьи.
– Но я как раз и думаю об этом. Если я вернусь в Париж, то лишусь пенсии, а также еще одной возможности попытать счастья в Кокпите. Вероятно, герцог заберет назад и вексель тоже.
Становилось холодно, и Элизабет пошла дальше по дорожке:
– Кэтрин сообщила мне вчера вечером, что они в конце концов преуспели.
Кромвель резко остановился:
– Ты хочешь сказать, они нашли сокровище?
– Я так думаю. Хотя мы даже не знаем, что именно бабушка там спрятала.
– Полагаю, это в любом случае немалая ценность. – (Они пошли рядом.) – Иначе матушка не стала бы писать мне об этом на смертном одре. Она была благоразумной женщиной, рачительной хозяйкой и знала цену деньгам, как никто другой.
– Вы покинете Англию, когда получите это? Прошу вас, сэр, подумайте хорошенько.
Он только улыбнулся в ответ и ничего не сказал. Отец с дочерью молча дошли до конца сада. На яблонях вдоль стены уже набухли почки. Из земли пробивались зеленые побеги.
Кромвель остановился и дотронулся пальцем до одной почки:
– Хочу увидеть, как она зацветет. Ждать уже недолго, если погода по-прежнему останется теплой. – Он обернулся к дочери. – Мне не хватает вот этого всего. – Ричард сделал широкий жест рукой. – Мне не хватает моего сада в Хёрсли. Не хватает Англии. Вот почему я на самом деле хочу остаться.
Элизабет снова взяла его под руку.
– Я знаю, – сказала она более мягко. – И настанет день, когда вам разрешат вернуться домой. Но оставаться здесь дольше сейчас – это огромный риск, вы можете потерять все.
– Герцог защитит меня, – произнес отец. – Он дал мне слово.
Во вторник я явился в Скотленд-Ярд вовремя. Плечо двигалось с трудом и было все в синяках, но повреждение оказалось не столь серьезным, как я опасался. На мне были старая шляпа и грубый, плохо сидящий парик, который я взял напрокат, пока нет возможности купить новый.
– Вы выглядите так, словно с войны вернулись. – Склонив голову набок, Эббот разглядывал меня. – Я вроде бы раньше вас в этом парике не видел.
– Да, наверное.
– Уильямсон уже спрашивал о вас, – надув губы, как будто собрался кого-то поцеловать, продолжил он. – Похоже, какие-то неприятности. Патрон не в духе.
– Неудивительно, – ответил я. – Он у себя?
– Только что вышел. Лорд Арлингтон за ним послал.
Как я узнал, господин Уильямсон пришел на службу минут на двадцать раньше меня, так что, скорее всего, он уже успел прочитать письмо, которое доставила Хлорис вчера вечером. Не без труда я заставил себя сосредоточиться на черновом варианте заметки для следующего выпуска «Газетт». Эббот попытался было завести разговор о вчерашних беспорядках, но я игнорировал его болтовню, и ему ничего не оставалось, как с недовольным видом царапать по бумаге пером. Отдаленный бой часов на здании Конной гвардии отмечал течение времени, а Уильямсона все не было.
Однако в конторе появились трое его информаторов. Они прибыли один за другим, и каждый сообщил что-то новое о беспорядках, которые все ширились. Речь шла уже о сотнях протестующих, которые вышли на улицу сегодня, многие из них были вооружены и выстроены в боевом порядке. Подобные волнения всегда привлекали зевак, и, по предварительным подсчетам, тысячи людей собрались у мест погромов, жадные до зрелищ и, возможно, готовые в случае чего присоединиться. Даже если допустить, что цифры преувеличены, известия все равно выглядели весьма тревожными.