Последний защитник
Шрифт:
По мере того как время шло, мы получали все новые известия о беспорядках. Власти Сити арестовали нескольких бунтовщиков и бросили их в Новую тюрьму в Клеркенвелле. Товарищи, думая, что тех отвезли в Финсбери, осадили тамошний острог. Своих друзей они, правда, не нашли, но зато освободили четырех известных преступников. После этого осмелевшие подмастерья тотчас отправились в Клеркенвелл, атаковали Новую тюрьму и выпустили на свободу своих сподвижников.
Один из информаторов Уильямсона сообщил мне чуть ли не шепотом:
– Я слышал, что бунтовщики угрожали жизни одного надзирателя в Клеркенвелле. Они сказали ему – заметьте, сэр, – они сказали ему: «Мы были слугами, а теперь станем господами».
Я тотчас доложил обо всем Уильямсону.
– «Мы были слугами, – повторил он, – а теперь станем господами». Это из лексикона левеллеров, Марвуд. Так недалеко и до нечестивого утверждения, что все люди равны. Я думал, Оливер Кромвель искоренил эту ересь раз и навсегда.
Во второй половине дня все клерки, включая и меня самого, делали вид, что работают, но особых успехов никто из нас не достиг. И неудивительно. После Реставрации таких уличных волнений Лондон еще не видел. Слабый неприятный душок измены висел в воздухе, как запах тухлого мяса.
Лорд Крейвен прислал господину Уильямсону срочное сообщение, где говорилось, что на его людей напали бунтовщики исключительно из-за того, что думали, будто их возглавляет герцог Йоркский. Еще один намек на политические мотивы, стоящие за беспорядками: герцог не только был наследником короля, но, по слухам, собирался уехать в Рим.
Сгустились сумерки, и в конторе зажгли свечи. Большинство служащих ушли, но я остался, как и Уильямсон. В начале седьмого из дворца прибыл посыльный с письмом для него. Несколько минут спустя Уильямсон позвонил в звонок, вызывая меня.
Я без стука вошел в его кабинет и закрыл за собой дверь. Уильямсон передал мне письмо:
– Бунтовщики призывают к революции. Ну… или вроде того. И еще здесь есть кое-что, что касается вас, Марвуд.
Первым делом я посмотрел на подпись. Послание было от Уильяма Чиффинча. Я пробежал глазами его содержание.
Чиффинч сообщал, что один из его личных информаторов утверждал, будто слышал, как толпа в Клеркенвелле скандировала: «Покончим с красными камзолами!» Более того, некоторые протестующие утверждали, что если король не предоставит им свободу совести, то на Майский день, то есть в следующий большой всенародный праздник, следует ожидать еще более мощные и кровавые бунты. Они также угрожали, что в скором времени направятся к Уайтхоллу и сровняют его с землей. Очевидно, подумал я, на том основании, что это был самый большой из всех борделей Англии.
Когда я дошел до двух заключительных абзацев письма, мне вдруг стало трудно дышать. Вот что там говорилось:
Я также располагаю сведениями, что несколько диссентеров собрались вчера вечером в Уоллингфорд-хаусе. Полагаю, Вы уже осведомлены об этом, но, возможно, не в курсе последних известий, которые я получил от своего информатора. Два человека прибыли туда позже остальных. Это были лишенный прихода священник по имени Вил, домочадец герцога, и дама, которую он сопровождал, – некая госпожа Хэксби, супруга землемера и архитектора, процветавшего во времена Республики.
Не всем известно, что эта женщина – дочь цареубийцы Томаса Ловетта, того самого фанатичного отступника, который умер на руинах собора Святого Павла пару лет назад. Сама миссис Хэксби в прошлом году подозревалась в убийстве, в связи с чем мы были вынуждены арестовать и допросить ее мужа. Мало того, как Вам подтвердит Ваш секретарь Марвуд, деятельностью вышеупомянутой дамы заинтересовался сам король, и, вероятно, его величество, потребует, чтобы Вы допросили обоих супругов Хэксби насчет визита в Уоллингфорд-хаус.
– Хэксби, – протянул Уильямсон. – Знакомая фамилия… Это не его ли кузина в прошлом году работала у вас служанкой?
Я не поднимал глаз от письма:
– Да, верно. В ту пору, сэр, если помните, я был очень болен. Я тогда принимал опий и плохо соображал. Это моя кухарка ее наняла. Но девушка у нас надолго не задержалась. Не прижилась, как говорится.
– В общем, Марвуд, известия одно другого хуже. Мало нам беспорядков, так еще и Бекингем плетет интриги вместе с дочерью цареубийцы и бог знает с кем еще. Нам необходимо поговорить с госпожой Хэксби. И с ее мужем тоже. Я попрошу милорда Арлингтона подписать ордер на арест.
– Может быть, лучше выждать, сэр? – Мой голос звучал фальшиво, как у плохого актера. – Установить за ними слежку, но пока не задерживать.
Он сердито глянул на меня:
– Почему?
– Потому что… – Я отчаянно искал подходящую причину оставить супругов Хэксби в покое. – Потому что, если мы арестуем их сейчас, то это станет для герцога сигналом, что мы раскрыли его козни. Не лучше ли собрать побольше доказательств, а потом арестовать всех разом?
Уильямсон задумался.
– Что бы мы ни предприняли, заговор следует пресечь в зародыше. Если вы правы и за всем этим стоит Бекингем, тогда нам нужны весомые доказательства того, что герцог сам инициировал беспорядки и планирует извлечь из них пользу. Нам требуется нечто такое, что лорд Арлингтон сможет предъявить королю. Иначе у нас будут связаны руки. Надеюсь, эта Хэксби сумеет предоставить нам необходимые доказательства, если мы тщательно ее допросим.
– Возможно, сэр. Хотя лично я полагаю, что эта женщина важна не сама по себе, а исключительно как дочь своего отца. Сомневаюсь, что она осведомлена о кознях герцога.
– Можете предложить лучший ход? – Голос Уильямсона звучал грубее, чем обычно, стал более заметен его твердый камберлендский выговор. – Ну же, Марвуд? Слушаю вас.
Я помедлил некоторое время, а потом произнес:
– Нельзя списывать со счета документальные доказательства. Они могут быть более весомыми, чем свидетельства из сомнительного источника. Даже если допустить, что мы сможем получить такие свидетельства и они окажутся ценными.
– Согласен. Но какие документальные доказательства вы имеете в виду? Если вы собираетесь порыться в бумагах Бекингема, то люди герцога вряд ли позволят вам расхаживать по Уоллингфорд-хаусу.
– Проститутка, о которой я говорил, сэр, сказала, что герцог частенько сидит за столом в гостиной борделя во дворе «Кобеля и суки» и что-то пишет. Он запирает ящики стола на ключ и, вероятно, хранит там свои бумаги. – Я наблюдал за лицом Уильямсона, пытаясь понять его выражение. – Проникать в Уоллингфорд-хаус не потребуется, сэр. Бекингем ведет тайную жизнь во дворе «Кобеля и суки». Именно там он встречается со своими преданными слугами, вроде Вила и Даррела, которые приводят в исполнение его гнусные замыслы.