Последний знаменный
Шрифт:
Цыань съела еще одно пирожное. Всегда склонная к полноте, овдовев, она оставила все попытки сохранить фигуру и выглядела теперь поистине тучной.
— Дыма без огня не бывает, Цыси, — заметила она.
— Не спорю. Вполне возможно, Цюньци и на самом деле предложил своей дочери принять чрезмерную дозу. Но ведь он, без сомнения, видел, как сильно она скорбела по своему мужу, и очень переживал за нее сам.
— А в чем заключалось твое участие?
— Я тоже видела ее горе, очень беспокоилась и даже как-то обратила внимание отца на страдания дочери.
— Ты признаешь это? — Цыань так
— Я признаюсь тебе, Цыань, поскольку мы были подругами столько лет и пережили так много трудностей вместе. Никому другому я не сознаюсь.
— Но ты призналась мне, — сказала Цыань.
— Потому что я очень сожалею о случившемся. Оставленная в одиночестве вершить власть от имени нас обеих и нашего приемного сына Гуансюя, наверное, я забыла, с каким подобострастием люди ловят каждое мое слово и иногда неправильно его толкуют. Когда я вспоминаю о несчастной Алюте... Но что теперь говорите об этом! Если ты разделишь мои заботы, как однажды уже сделала это, мне будет значительно легче.
— Тогда я согласна. Для меня тоже большое облегчение услышать твое сожаление о случившемся. Но что делать с Цюньци? Он должен быть наказан. Негодяй совсем потерял стыд.
— Только на людях, Цыань. Поверь мне, что наедине с собой он прямо-таки не находит себе места от угрызений совести. И не забывай, он самый верный сторонник династии. Поэтому сердце мое протестует при одной мысли о его наказании.
— Ты бываешь иногда слишком мягкой, Цыси, — сказала Цыань. — Ну хорошо, мы обмозгуем это дело. Одновременно мы обязаны сделать все, чтобы подобные досадные происшествия не повторялись.
— Значит, мы дружны по-прежнему, — сказала Цыси.
— Мы всегда были подругами, Цыси. Мы стали ими с того момента, когда ждали встречи с матерью Сяньфэна и ты обнаружила, что я родственница твоей матери.
— Счастливые дни, — молвила Цыси. — Наш Сяньфэн. Мне так жаль, что его нет с нами.
— Мне тоже, — согласилась Цыань.
— Ты была его любимицей. Его императрицей.
— Я была его императрицей, — подтвердила Цыань, — но я так думаю, больше всех он всегда любил тебя, Цыси.
— От случая к случаю, — заметила Цыси. — Сомневаюсь, что он мне доверял.
— Как ты можешь такое говорить!
— Могу. Разве не правда, что он вручил тебе документ, разрешающий казнить меня, если я попытаюсь захватить власть?
Цыань рассмеялась:
— Да, он оставил мне такой документ.
— А вот мне он такого документа относительно тебя не давал, — проворчала Цыси.
— Ну, он прекрасно знал, что ничего подобного мне и на ум не придет. Только твоих амбиций он опасался, Цыси.
— И все равно мне очень больно думать, что наш муж до такой степени не доверял мне, — сказала Цыси. — Я бы хотела посмотреть этот документ, если можно.
Цыань опять рассмеялась.
— Его больше не существует. Я уничтожила его, причем много лет назад. Разве могла я когда-нибудь желать твоей казни, Цыси?
— Ах, — воскликнула Цыси, — как ты добра ко мне, Цыань! Ты уверена, что документ уничтожен?
— Да, уверена. Я сожгла его лично.
— Ты не представляешь, какой камень свалился с моей души, — сказала Цыси. — Не хочешь ли еще молочное пирожное?
Глава 3 ВЫЗОВЫ К ИМПЕРАТРИЦЕ
Джеймс Баррингтон поклонился, входя в залу для аудиенций.
— Ваше величество, я счастлив видеть вас в добром здравии после болезни.
Цыси сидела в своем кресле с высокой спинкой, лицо ее выглядело умиротворенно. Вместо привычного желтого одеяния с зеленым шитьем на ней было гладкое белое платье.
— Баррингтон! Рада видеть вас. Всегда рада.
— Позвольте выразить мои искренние соболезнования, ваше величество.
— Грустные времена. За короткий срок случилось столько печальных событий, Баррингтон. Моя страна переживает трудный период, и я тоже. Вы знаете, я тяжело пережила смерть сына, в равной мере горевала по его вдове. Но я отдавала себе отчет, что он в этом мире ненадолго: сын всегда был слабым, болезненным человеком. А Алюта... Я видела, как скорбь сжигает ее, делала все, чтобы помочь ей, но она оставалась безутешной. Другое дело — Цыань. Заболеть так внезапно, без видимых причин! Только что была жизнерадостной и веселой, какой мы привыкли ее видеть на протяжении многих лет, и вдруг — мертва. Попробуй после такого верить в логику жизни.
— Все же из-за чего она умерла, ваше величество?
— Кто знает, Баррингтон. Какой-то внутренний разрыв. Конец наступил очень быстро. На все воля Божья.
— В Европе, ваше величество, непременно произвели бы посмертное вскрытие тела, чтобы установить причину смерти.
Глаза Цыси сверкнули недобрым огнем.
— Нечестивые европейцы! — отрезала она. — Вот уже поистине варвары. Вы хотите, чтобы простой хирург копался в теле императрицы? — Тон ее голоса смягчился. — Мы не делаем этого в Китае, Баррингтон, и вам это прекрасно известно. Существует определенный порядок вещей, и он должен соблюдаться. Мы скорбим по вдовствующей императрице. Но все же должны постоянно помнить, что главная наша забота — о живущих и об империи. Расскажите мне об этом капитане Ланге.
— Капитан Ланг в высшей степени квалифицированный специалист, ваше величество. Он уже обучает моряков и, что более важно, офицеров.
— А что корабли? Он нашел для нас корабли?
— Капитан знает, где искать корабли, ваше величество, но они стоят денег.
— Будут найдены корабли — будут найдены и деньги. Не беспокойтесь о деньгах. Меня больше волнуют люди. Команды во главе с офицерами, как вы сказали. По происхождению вы из семьи мореплавателей, Баррингтон. Вы сами командовали кораблями, кораблями своего отца.
— Совершенно справедливо, ваше величество. Но, увы, я уже староват...
— Староват? Ба! Да вам пятьдесят один год. Мне ли этого не знать? Мне самой сорок шесть. Вы забыли?
— Нет, ваше величество. Все связанное с вами навсегда сохранится в моей памяти.
На лице Цыси мелькнула кокетливо-шаловливая улыбка.
— Вы сожалеете, что никогда не были со мной в постели, Баррингтон?
— Ваше величество!
Цыси расхохоталась.
— Разве старые друзья не могут поговорить об интимных вещах? Но я понимаю, вы хотите провести остаток своей жизни, наслаждаясь плодами своих успехов. Следующее, что вы скажете: «Хочу уехать в Англию», не так ли?