Последний знаменный
Шрифт:
Адриан — тот известный волокита. Ей никогда не забыть, как он пытался флиртовать с ней — и лапать ее! — на свадьбе Роберта, пусть даже она не знала наверняка, всерьез ли все это было. Но она ненавидела то, как он смотрел на нее, его попытки непременно остаться с ней наедине, постоянные скабрезные замечания по поводу ее растущей груди или попытка ущипнуть за зад, двусмысленные приглашения зайти к нему домой. Она никогда не жаловалась, родителям, стараясь избегать его по возможности. Что же касается посещения его дома... Как и все, она слышала, что он бьет своих слуг.
Но неужели нет на свете других Джеймсов Баррингтонов или даже Робертов, как ее старший брат?! Она читала и перечитывала рассказы Фредерика Варда и Чарльза Гордона — паладинов, которые служили в Китае как раз перед ее рождением. Вард был убит в 1862 году, но она плакала, когда пришло сообщение о смерти Гордона в Хартуме.
Сегодня не было таких людей. Возможно потому, что империя жила мирной жизнью. Без сомнения, это было самое подходящее для торговли время, но ходили слухи, что войны не было лишь по одной причине: на ее ведение не хватало денег. Видит Бог, у Китая достаточно врагов. И Япония, и Франция, и Россия шныряли у границ империи, ожидая подходящего случая отторгнуть кусок китайской территории.
Вот бы услышать, как Роберт воюет с ними всеми, брат давно не приезжал в Шанхай. Он был слишком занят своими кораблями. И своей кукольной женой.
Последнюю она нашла чарующей. Завораживала мысль быть отданной мужчине, которого видела раз или два в жизни, стать его полной собственностью. И какой собственностью! Однажды, когда матери не было дома, она нашла в спальне родителей Книгу любви, перелистала страницы, и у нее захватило дыхание от различных рекомендаций, графически обозначенных и также графически проиллюстрированных.
В книге описывались различные позы: «Повороты Дракона» — мужчина сверху, «Прыжки Белого Тигра» — мужчина заходит сзади, «Взвешивание Рыб» — женщина сверху, «Рыбы глаз к глазу» — лежа рядом, «Подступы к Ароматному Бамбуку» — оба стоя, «Потаскушка играет на флейте» — женщина сосет мужской член. И многие другие. Самой волнующей, на взгляд Виктории, была позиция «Два Дракона пристают к Фениксу» — женщиной овладевали двое мужчин одновременно. Не менее впечатляла и поза «Голубые Фениксы пляшут в парах».
Виктория обнаружила эту книгу в четырнадцать лет. Несколько дней после этого она пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения, и ей казалось невозможным представить свою мать в любой из поз, разве что в «Поворотах Дракона» — позиции миссионеров. На отца она с тех пор смотрела иначе. И подумать боялась относительно того, что проделывал Адриан с теми своими служанками, когда не бил их...
Узнав содержание Книги любви, она теперь оценивала мужчин, молодых и старых, которые заходили к ним и сидели на веранде, уставившись на нее обожающими глазами, и приходила к выводу, что чрезвычайно маловероятно, чтобы кто-нибудь из них позволил себе столь необычную сексуальную деятельность.
В таком случае принадлежать китайцу... Разумеется, мама и папа не захотят и слышать об этом; нужно только вспомнить о многочисленных спорах по поводу женитьбы Роберта. Но то было совсем другое дело. Многие европейские мужчины держали любовниц-китаянок, но мысль о том, чтобы белая женщина принадлежала китайцу, считалась совершенно неприемлемой. «Такая судьба хуже смерти» — вычитала она в повести Мари Корелли.
Дело в том, что она не хотела принадлежать китайцу, чтобы с ней обращались как с рабой, лишили возможности участвовать в жизни сколько-нибудь стоящего общества — даже если он и будет любовником мечты. Ну почему, досадовала она, нельзя найти партнера, сочетающего качества двух наций: белого мужчину со страстью китайца — как ее отец и брат — или, если такое вообще возможно, китайца с теми же страстью и знаниями, но со взглядами и образованием европейца... и с европейским же обхождением с женой вне постели. Наблюдая мужчин на улицах Шанхая, когда ходила на рынок прежде с матерью, а повзрослев сама, хотя и всегда в сопровождении слуг, Виктория чувствовала, что ее мечта неосуществима. Все переменилось февральским утром 1894 года. Это произошло на рынке, где она покупала шелк с помощником дворецкого Цин Санем и следовавшим на почтительном удалении Кай Ваном с рикшей. Виктория увидела китайца, в чем сомневаться не приходилось, в нескольких метрах от себя, одетого в европейский костюм — от цилиндра и утреннего пальто до брюк в полоску и коротких гетр.
Девушка была настолько удивлена, что обернулась и на несколько секунд задержала на нем взгляд. Мужчина оказался очень молод и обезоруживающе красив: достаточно высокий для китайца — почти ее роста, с мягкими и живыми чертами лица, на котором выделялись тонкие черные усы, подбородок был чисто выбрит.
В это время он посмотрел в ее сторону, их глаза встретились. Мгновение они глядели друг на друга, затем он в знак приветствия приподнял цилиндр и легкая улыбка тронула края его рта. Виктория склонила голову и отвернулась к куску шелка, предложенному ей, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Впервые она в одно мгновение почувствовала тягу к незнакомому мужчине. И он улыбнулся ей,
— Кто этот человек, Цин Сань? — спросила она тихо. — Ты знаешь, как его зовут?
— Тот? О да, мисс Виктория. Я знаю его имя. Это Тан Личунь. У него плохая репутация.
— Неужели! Мне он кажется достойным молодым человеком, Цин.
— Он связан с доктором Сунь Ятсеном, — мрачно сообщил Цин. — Революционером!
Виктория решила оставить в покое Цин Саня и больше его ни о чем не расспрашивать. Революция всегда витала в воздухе китайских провинций и сулила опасность для всех, с ней связанных даже неумышленно, поскольку повсюду сновали агенты наместников, а значит — Цыси. Вечером того же дня она спросила отца, слышал ли он имя Сунь Ятсена.
— Да, слышал.
— Расскажи мне об этом человеке, папа.
— Ну, он — неизбежный результат либерализации режима. Богатые родители, образование в США, звание доктора медицины. Там он набрался в полной мере «демократических» идей, которые и привез с собой в Китай.
— Ты не одобряешь идеи демократии? — удивилась дочь.
— О, я одобряю, но только там, где им суждено быть. Соединенные Штаты — это оплот демократии, Китай же — автократии. И она здесь нужна. Ты представляешь себе хаос, который воцарится, если кто-нибудь попытается провести всеобщие выборы в Китае? А не абсурдно ли предполагать, что империю способен удержать в руках выборный президент, когда это под силу только династии... Боже сохрани!
— Именно это и предлагает доктор Сунь?
— Предлагал. Надеюсь, ты понимаешь, он имел не слишком много времени для своих предложений до того, как было отдано распоряжение о его аресте.
— Ты хочешь сказать, что его казнили?
— Нет. Он покинул страну и теперь действует извне, главным образом из Гонконга и с Гавай, везде, где возможно, сеет беспорядки. — Джеймс нахмурился. — А где ты слышала это имя?
— О, да на рынке.
— Это точно? Я не знал, что его люди есть здесь, в Шанхае. Надо переговорить с Цзэн Цзинфанем.