Последняя битва
Шрифт:
А потом женщина наконец-то прыгнула на Кейна и заключила того в объятия еще крепче объятий странного Генри.
Снова послышались рыдания.
— Если кто-нибудь не объяснит мне, что за хрень тут происходит с этим тройничком, я начну пытать людей! — возмущался Фунчоза.
Радостные объятия и рыдания постепенно заглушались смехом и возгласами облегчения, словно эти трое с плеч целую скалу сбросили.
— Ребята, это мой друг и коллега Генри. Мы вместе работали над вакциной во время Вспышки, — объяснял Кейн. — А это…
Кейн сглотнул, до сих с трудом веря в то,
— Это моя жена Кристина.
Мы все молчали, с трудом переваривая услышанное. Было сложно поверить в то, что люди вернулись из прошлого. Наверное именно в эту секунду мы наконец поняли, что имели в виду эти чудики-мутанты, говоря о том, что их всех можно вернуть. Вот же они тут прямо перед нами стоят — те, кто считался мертвым. Это возможно? Я не сплю? В голове вдруг взорвался фонтан мыслей о чем-то глобальном и неизведанном, как смерть или время, до этой секунды считавшееся неконтролируемым. В лицах моих собратьев я заметила следы аналогичных мыслей. Все они тоже погрузились в мысли о чем-то великом.
Кроме Фунчозы, который ткнул Тессу в ребра и сказал:
— Ха! Перебьешься теперь!
18 февраля 2071 года 16:00
Ноа
В сумраке огромной лаборатории на втором этаже жизнь теплилась лишь в уголке, где Кристина и Генри создали для себя уют. Когда-то давно в этой лаборатории работали три сотни ученых одновременно, сейчас же столы пусты, просторный холл мертв. Лаборатория сильно походила на высокотехнологичный заброшенный замок, спрятанный в высоких сугробах.
Мы сидели вокруг, слушая рассказ доисторических людей. Они ведь жили задолго до моей истории. До истории Желявы и Падальщиков.
— Нам пришлось прятаться почти год. Переходили с места на место за зараженными. Они опустошали один город за другим, и тогда в него входили мы. Звучит ужасно, но благодаря им мы выжили. В пустых городах оставалась еда, одежда, — рассказывал Генри.
— Мы едва не погибли пару раз, когда попытались присоединиться к эвакуационным колоннам. Вирус в нашей крови выдавал нас перед сканерами, а люди все меньше контролировали свой страх. В какой-то момент зараженных людей убивали задолго до того, как они теряли рассудок. А потом и вовсе перестали использовать сканеры и убивали уже по любой причине, — добавляла Кристина.
Генри и Кристина с трудом возвращались в тот ад в воспоминаниях.
— Почти год мы скитались по городам, пытаясь понять, что происходит с нами, почему мы не превращались. А потом набрели на лабораторию под Гамбургом, там же и продолжили исследования. Очень быстро мы поняли, что помогло нам мутировать.
Кейн тут же встрепенулся.
— Вы нашли источник мутации?
— Он всегда разный. Но в нашем случае это серповидноклеточная анемия. Помнишь, мы проходили исследовательскую практику по устойчивости к штаммам малярийного плазмодия в Нигерии? — спросил Генри.
— Да. Мы прошли полное медицинское обследование, и оказалось, что оба имеем эту патологию, — кивнул Кейн.
— Что это за анемия? — спросил Антенна.
— Это наследственная гемоглобинопатия из-за мутации гена HBB, при котором синтезируется аномальный гемоглобин S, из-за чего несущие его эритроциты имеют характерную форму серпа. Симптомы могут не проявляться, как у нас с Кейном. Мы узнали об этой мутации только из-за того, что анемию искали намеренно. Серповидноклеточная анемия распространена в эндемичных по малярии регионах, в основном это Африка.
— Ты, как и Генри, унаследовал серповидноклеточную анемию по аутосомно-рецессивному типу. Скорее всего, все те люди, которые имели эту мутацию, не превратились, и сейчас живут среди зараженных, как и мы с вами, — сказала Кристина.
— Ага. Если только их не сожрали вместе с пятками! — вставил Фунчоза.
— А есть статистика по носителям? — спросила Тесса.
— Последняя датируется 2022 годом. Тогда анемию обнаружили у порядка четырех миллионов людей, преимущественно проживавших к югу от Сахары в Африке, в племенных районах Индии и на Ближнем Востоке. В 20-х годах анемия стала быстро распространяться и по Европе, но там она смешивалась с вирусами, эндемичными для северных широт, и порождала осложнения в виде гемофилии, муковисцидоза, отчего возрастала смертность, — ответил Генри.
— То есть моя мутация может иметь иные корни? — спросил Зелибоба.
— Да, как я уже сказал, источников может быть больше.
— Каков тогда источник твоей мутации? — спросил Кейн у жены.
Она не была его родственником, а значит должна была иметь какое-то другое патологическое состояние, которое помогло вирусу в ее организме созреть в ином направлении.
Было видно, как Кристина побледнела еще больше, если это было возможным. Они редко выходили из своей мрачной обители, и больше остальных походили на вампиров. Но щеки еще могли вспыхивать красками, что отчетливо виднелось на лице Кристины.
— В момент укуса я была на шестой неделе беременности, — слова давались Кристине тяжело. — Ребенок унаследовал мутацию от тебя, Август.
— Ребенок? — выдохнул Кейн.
Мы тут же огляделись. Кроме этих двоих тут вроде никто не жил. А потом Кристина объяснила, почему.
— Эмбрион стал неким фильтратом зараженных клеток. Эмбриональные стволовые клетки плюрипотентны, они способны к дифференцировке во все 220 типов клеток организма. Они обладают неограниченным потенциалом самообновления. Каким-то образом, который я до сих пор не могу объяснить до конца, мой организм буквально впитал в себя эмбриональные стволовые клетки и регенерировал. Я в буквальном смысле впитала в себя все соки нашего ребенка, чтобы выжить, сама того не ведая.
Кристина отвернулась и уставилась в окно.
— Я еще три года носила его капсулированные остатки у себя под сердцем, пока мы не сделали УЗИ, думая, что у меня выросла опухоль. Мы вырезали этот мешок, а когда заглянули внутрь, увидели комок из зубов, маленьких сформировавшихся косточек, и даже волос.
Мы замерли.
— Мне кажется, я сейчас блевану, — даже Фунчоза не остался равнодушным к рассказу.
Но Кристина как будто не слышала и не видела никого вокруг.
— Моя плоть сожрала нашего с тобой ребенка, Кейн.