Последняя черта

Савченко Лена

Старые, обветшалые здания — штукатурка порой опадала прямо на асфальт, метя прибить зазевавшихся прохожих. Люди ходили, по большей своей части, ссутулившись и озираясь, выглядели как минимум подозрительно. Алиса уже не чувствовала себя частью этого места — одежда давно стала на порядок лучше обносок, да и цену теперь себе Каста знала. Но здесь как-то не осознанно... переменилась. Она всё ещё имела красные, яркие волосы. Всё еще кожанка обтягивала талию, джинсы — худые ноги, а тяжёлые ботинки советовали держаться подальше, но что-то было не так. Алиса чуть сгорбилась, сунула руки в карманы и ужасно

хотела накинуть давно уже не существующий капюшон.

Ворон иногда удивлялся, откуда она так хорошо знает некоторые уровни обратной стороны города. Каста только улыбалась, не желая тащить воспоминания наружу и интерес у Ворона пропадал. На самом деле или нет — Алиса не знала, но была благодарна.

— Как жизнь? Слухи тут доходили...

— Мы тут с тобой языками чесать встретились? — оборвала его девушка, требовательно протянула руку с измятой денежной купюрой, — Давай быстрее.

— Да спокойно, нормалёк все, — он вздохнул и они обменялись. — Звони если что. Бывай.

— Ага.

Алиса пошла прочь, не оборачиваясь, не смотря по сторонам — только перед собой, прямо, огромными глазами то ли от страха, то ли от волнения.

Она перевернула вверх дном всю квартиру в поисках этой купюры. Нашла за шкафом. Старая заначка, к которой тоже было запрещено прикасаться и Алиса даже забыла о ней думать, а сейчас она стала спасительным якорем. Другой налички не было, у Ворона просить ещё страшнее, чем открыто признаться куда и зачем пошла, да и остальным тоже.

Она уже вылезала. Она справится. У неё будет первый вариант без второй части. Может это эгоистично, но Алиса была уверена, что присутствие друзей удержит её от продолжения. Ей не хочется видеть грусть Ворона, разочарование Лехи и это — как минимум. Остальные просто будут осуждать, понимать и опять осуждать.

А может и не будут — только жалеть. Алиса скрипнула зубами, сжала пакетик в кармане. Какая-то относительно новая дрянь на основе героина. Когда девушка вылезла отсюда — только появилась, а сейчас разошлась. Эффект тот же, но пропорции состава несколько иные. Да и какая разница чем колоться? Важно улететь. На время. Потом приземлиться, потерпеть и всё.

Каста понимала, что под следствием, что сейчас самое худшее время, но ничего не могла с собой поделать. Вены ныли уже на каком-то физическом уровне. Образ всегда лёгкого, точно перо, парня не пропадал, мельтешил и эта ужасная смерть — прямо на её глазах, она добила. Алисе, наверное, было бы легче, если Герасим позвонил и сказал, но видеть это было слишком.

Один раз. Это не побег, а всего лишь жалкая попытка сорваться с места.

В голове то и дело вспыхивало отчаянная мысль, но Алиса гнала её. Мысль заставляла вспоминать ночную кафешку, чёрные глаза, в которых бурлил коктейль из терзания. Подкидывала рычащего Леху, который залепил ей затрещину и орал, что она сильная, но ещё даже до глаз. Дикого, который только смотрел, но не хуже Доктора. А Алиса все эти мысли отгоняла, запирала подальше, затягивалась сигаретой и шла по улице быстрее.

На улице уже начинало темнеть. Каста плелась понурив плечи, изредка поправляла шапку и поджимала губы, давилась слезами. Люди не замечали — равнодушные, проходили мимо, а Касте хотелось кричать. Заорать во всю глотку, согнуться по полам, а она

только вздрагивала, очередная слеза катилась вниз. Шаг тяжёлых ботинок, холод вечно хмурого Питера. Ей иногда казалось, что солнце в нем выглядывает только в те дни, когда на улицу выходит Актёр.

Выходил. Он выходил.

Совсем стемнело. Она уже шла часа три, ноги начинали болеть. Телефон пару раз принимался орать, но она сбрасывала, даже не глядя кто звонил. Потом перевела в беззвучный режим. Было страшно, что сейчас позвонят и скажут очередную ужасную вещь. Может быть обнаружили труп Ташки, может Ворон до сих пор не вернулся. Хотя обещал. Мобильник у него отключен уже сутки, все же Доктор звонил ему вчера несколько раз, но безрезультатно. Судорожный вдох — выдох.

Весь мир сужался до улицы и мешочка в кармане. Ничего больше для Алисы сейчас не существовал.

«Ебанутая!» — изредка прорезался крик пернатого и тогда Каста почти замирала на месте. У неё было много таких вот «соломинок», за которые можно было ухватиться, но Алиса упорно не хваталась.

«Один раз, — постоянно думала она, — Я просто хочу забыться. Я смогу. — кривила губы, — Я сильная.»

Она больше не выдерживала. С трудом перестала постоянно вспоминать Дикого, даже отошла от того злосчастного суда и решила — осталось только вернуть Ташу. Ждать. В попытках забить мозг даже отрыла учебник по математике. Наука раньше всегда запускала шестрёнки, оставляла там только бесконечные формулы, правила, теоремы, но в этот раз давняя уловка не сработала. Буквы перед глазами плыли, складываться в цельную картинку не желали.

Алиса не помнила правда хотела тогда обколоться или уже действовала трава. Она пришла на вписку просто бухнуть, а там сначала накурили, а потом будущий Химера с хитрыми, честными — честными глазами предложил прогуляться. Обещал, что зависимость если и будет, то раза с третьего и никакой это не героин. А теперь Алиса только посмеивалась над собственной глупостью. Могла ведь отказаться, уйти и всё было бы в разы проще и лучше. Нормально бы от родителей съехала через год — другой.

Но Алиса съехала в притон.

— Лиска, ты что ли?

Уже у самого подъезда она обернулась. На скамейке сидела соседка с нижнего этажа.

— Ага. Здрасте.

— А я тебе говорила, что такая жизнь добром не кончиться, — обычно Алиса просто шла дальше, а тут её точно молнией пробило. — По новостям тебя крутят, в убийстве обвиняют... Докатилась?

— Вы не знаете! — напряжённым голосом прошипела Каста, оборачиваясь, — Вы ничего не знаете! Не смейте меня осуждать!

— Ремня бы тебе отцовского, — недовольно проворчала женщина. — Чтоб научил, как со старшими разговаривать.

— Ну да, конечно! — Алиса нервно рассмеялась, — Отца, а ещё мать, тётку в добавок! Они меня жизни научат, конечно, делать им больше нехуй! Вы всю мою жизнь тут живёте, неужели не помните, как они бухали?! Как я по подъедам ночевала, потому что бухие мужики приставали, а?! К вам же набивалась! Вы меня чаем поили, кормили иногда!

Голос дрожал, зычный, отчаянный, полный боли и разъедающей изнутри обиды.

— Что, старших уважать?! Родителей любить?! Таких вот — тоже?! Которые забили, скатились в бутылки, а меня держали как возможность к пособию?!