Последняя глава (Книга 1)
Шрифт:
Динни вздрогнула и отошла от окна. Удобно устроившись в кресле с дневником на коленях, она оглядела комнату. Флер обставила ее по своему вкусу, и он сказался во всем: в расцветке ковра, в мягком свете, который лился из-под абажура на голубовато-зеленое платье Динни, на руки, державшие дневник. Долгий день утомил ее. Она откинулась на спинку кресла, подняв кверху глаза, и сквозь дремоту стала разглядывать бордюр из фаянсовых купидонов, - одна из прежних леди Монт украсила им потолок.
Какие пухленькие, смешные детишки, прикованные друг к дружке цепями из роз и обреченные вечно созерцать друг у друга зады! Хоровод розовых минут, розовых... Веки Динни сомкнулись, губы полуоткрылись, она заснула. А мягкий свет, падавший ей на лицо, волосы и шею, подчеркивал их небрежную прелесть, их дерзкое изящество, совсем как у тех типично английских, прекрасных итальянок, которых любил писать Ботичелли. Локон коротких золотых волос упал на лоб; на полуоткрытых губах то появлялась, то исчезала улыбка; ресницы они были у нее куда темнее волос - дрожали на нежных, почти прозрачных щеках; нос чуть вздрагивал во сне, словно его забавляло, что он немножечко курносый. Казалось, одно легкое движение руки - и это запрокинутое лицо можно сорвать с белого стебля шеи...
Она вздрогнула и подняла голову. Посреди комнаты стоял тот, кого когда-то прозвали "Зазнайкой Бентхемом", и, не мигая, разглядывал ее холодными синими глазами.
– Виноват, - сказал он, - виноват! Вы так славно дремали.
– Мне снились пирожки с мясом, - сказала Динни.
– Как мило, что вы пришли в такой поздний час.
– Семь склянок. Надеюсь, вы недолго. Не возражаете, если я закурю?
Он сел на диван напротив и стал набивать трубку. У него был вид человека, который решил покончить поскорее с этим делом, не высказывая своего мнения. В эту минуту ей стало понятнее, как вершат государственные дела. "Ну, да, - подумала она, - он оказывает любезность и не знает, что получит взамен. Это виновата Джин!" Как и всякая женщина, она и сама толком не знала, благодарна ли она "тигрице" за то, что та отвлекла его внимание, или чувствует нечто вроде ревности. Но сердце ее билось, и она принялась читать быстрым, деловым тоном. Динни прочитала три отрывка, прежде чем решилась на него посмотреть. Лицо его ничего не выражало, и если бы не губы, сосавшие трубку, оно казалось бы вырезанным из крашеного дерева. Глаза по-прежнему разглядывали ее как-то странно и, пожалуй, слегка враждебно, словно он думал: "Эта женщина хочет пробудить во мне какие-то чувства. Но сейчас уже поздно".
Динни торопливо читала, ее все больше и больше охватывало отвращение к тому, что она делает. Четвертый отрывок был, не считая последнего, самым страшным - по крайней мере для нее; когда она подходила к концу, голос ее дрожал.
– Ну, это уж он хватил через край, - сказал лорд Саксенден, - мулы-то ведь ничего не чувствуют... Удивительные твари!
Динни вспыхнула; нет, больше она не станет на него смотреть! Она продолжала читать. Ее целиком захватила эта повесть, которая впервые звучала сейчас вслух. Наконец она кончила, задыхаясь и напрягая все силы, чтобы подавить дрожь в голосе. Лорд Саксенден сидел, уткнувшись подбородком в кулак. Он крепко спал.
Динни постояла, глядя на него, в той же позе, в какой он недавно смотрел на нее. На секунду у нее появилось желание выдернуть его кулак из-под подбородка. Ее спасло только чувство юмора. Глядя на него таким взглядом, каким Венера Боттичелли смотрит на Марса, она взяла листок бумаги с письменного стола Флер и, написав: "Простите, что довела вас до полного изнеможения. Спокойной ночи", - потихоньку положила записку ему на колено. Затем свернула в трубку дневник, на цыпочках подошла к двери, открыла ее и оглянулась: лорд Саксенден посапывал, но скоро он громко захрапит. "Стоит воззвать к его чувствам, и он тут же засыпает, - подумала она.
– Теперь я понимаю, как он выиграл войну". Она повернулась - перед ней стоял профессор Халлорсен.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Динни увидела, что взгляд Халлорсена устремлен поверх ее головы на спящего лорда, и чуть не застонала. Что он о ней подумает, застигнув ее в полночь выходящей украдкой из чужой комнаты, где спит сей титулованный муж? Теперь Халлорсен смотрел ей прямо в глаза, взгляд его был мрачен. Боясь, что он скажет: "Простите!" - и разбудит спящего, она крепче сжала в руке дневник, приложила палец к губам и, шепнув: "Не разбудите младенца", скользнула мимо Халлорсена в коридор.
У себя в комнате она расхохоталась, а потом села, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Если вспомнить о репутации лордов в демократических странах, Халлорсен, вероятно, вообразил бог знает что. Но скрепя сердце она отдала ему должное: что бы он о ней ни подумал, дальше это не пойдет. Каков бы он ни был, в нем нет ничего мелкого. Она представляла себе, как утром, за завтраком, он скажет с самым серьезным видом: "Мисс Черрел, вы сегодня прекрасно выглядите". И все же Хьюберту она так ничем и не помогла. Огорченная, Динни улеглась в постель. Спала она плохо, проснулась утомленная, бледная и позавтракала наверху в своей комнате.
Когда в загородный дом съезжаются гости, дни текут удивительно однообразно. Мужчины носят все те же пестрые галстуки и брюки гольф, едят одно и то же за завтраком, щелкают ногтем по тому же барометру, курят те же трубки и стреляют тех же птиц. Собаки так же машут хвостами, так же прячутся в неожиданных местах, так же заливаются отчаянным лаем и гоняют тех же голубей на тех же лужайках. Дамы все так же завтракают в постели или внизу, сыплют те же ароматические кристаллы в ту же ванну, бродят по тому же парку, говорят о тех же общих друзьях с тем же оттенком неприязни: "Конечно, я их очень люблю, но...", с той же страстью разглядывают портулак на тех же выложенных камнем клумбах, с тем же визгом играют в крокет или в теннис, пишут те же письма, опровергая те же слухи или сравнивая те же безделушки, все так же дружно спорят и так же дружно не соглашаются. Слуги сохраняют все то же искусство оставаться невидимыми, появляясь лишь в те же положенные часы. А дом хранит все тот же смешанный запах душистого горошка, засушенных и свежих цветов, табака, книг и диванных подушек.
Динни написала брату письмо, в котором умолчала о Халлорсене, Саксендене и обоих Тасборо, зато весело рассказала о тете Эм, Босуэле и Джонсоне, дяде Адриане, леди Генриетте и просила его заехать за ней на машине. После обеда пришли Тасборо поиграть в теннис, и до самого окончания охоты она так и не видела ни лорда Саксендена, ни американца. Но за чаем тот, кого прозвали "Зазнайкой Бентхемом", бросил на нее такой долгий и странный взгляд, что она поняла - он ее не простил. Динни и вида не подала, что заметила это, но в душе огорчилась. Пока что она, кажется, причинила Хьюберту один только вред. "Напущу-ка я на него Джин!" - подумала она и отправилась на поиски "тигрицы". По дороге она встретила Халлорсена и, тут же решив наладить с ним прежние отношения, сказала:
– Появись вы вчера вечером пораньше, профессор Халлорсен, вы бы услышали, как я читала вслух лорду Саксендену отрывки из дневника брата. Может, вам это было бы полезнее, чем ему.
Лицо Халлорсена прояснилось.
– Ах, вот оно что, - сказал он, - а я-то никак не мог понять, каким снотворным вы опоили бедного лорда.
– Я подготавливала его к чтению вашей книги. Вы же ее хотите ему преподнести?
– Думаю, что нет, мисс Черрел; я не так уж заинтересован в его здоровье. Пусть его страдает бессонницей. Если человек способен уснуть, слушая вас, - я о нем невысокого мнения. А чем он вообще занимается, этот лорд?
– Чем занимается? Видите ли, он - то, что у вас принято называть "большой шишкой". Не знаю, на каком месте она сидит, эта шишка, но отец уверяет, что он имеет вес. Надеюсь, сегодня на охоте вы снова утерли ему нос, - ведь чем чаще вы будете утирать ему нос, тем больше шансов у моего брата вернуть свое место, потерянное из-за вашей экспедиции.
– Вот как? Разве у вас такие вещи зависят отличных отношений?
– А у вас разве нет?
– У нас-то да! Но я думал, что в старых странах еще сохранились добрые традиции.