Последняя глава (Книга 1)
Шрифт:
– Не думаю.
– Вы в этом уверены?
– Нет. Мне трудно разобраться даже в себе самой.
– Да, кстати, звонил ваш американец. Он хотел зайти.
– Что ж, пусть заходит. Но я буду уже на Окли-стрит.
Флер посмотрела на нее испытующим взглядом.
– Значит, мне лучше поставить на моряка?
– Нет. Поставьте на старую деву.
– Ну, милая! Это невозможно.
– Не вижу от замужества никакого проку.
Флер ответила с жесткой усмешкой:
– Нельзя же стоять на месте. Вот мы и не стоим, а иначе было бы слишком скучно.
– Вы современная женщина, Флер, я средневековая.
– Да, у вас в лице есть что-то от ранних итальянцев. И ранним итальянцам не удавалось убежать от жизни. Не тешьте себя иллюзиями. Рано или поздно самой себе осточертеешь, и тогда...
Динни с изумлением взглянула на Флер, - она никогда прежде не слышала от нее таких горьких слов.
– А какой прок от брака вам, Флер?
– Ну, я по крайней мере стала настоящей женщиной, дорогая моя, - сухо ответила Флер.
– Вы хотите сказать, что у вас есть дети?
– Говорят, дети могут быть и без брака, хотя я в это не очень верю. У вас же, Динни, этого быть не может, - вами движут прадедовские инстинкты; в старых семьях царит врожденная тяга к законному потомству. Ведь без него не было бы и старых семей.
Динни наморщила лоб.
– Никогда об этом не думала, но я не хотела бы иметь незаконного ребенка. Да, кстати, вы дали той девушке рекомендацию?
– Да. Не вижу, почему бы ей не стать манекенщицей. У нее узкие бедра. Нынешняя мода на мальчишескую фигуру продлится еще не меньше года. Потом помяните мое слово - юбки станут длиннее и снова начнут увлекаться пышными формами.
– Унизительно, правда?
– Что?
– Всячески подлаживаться, менять свои формы, волосы и так далее.
– Игра стоит свеч. Мы отдаем себя в руки мужчин для того, чтобы они попали в наши руки. Такова философия соблазнительницы.
– Если эта девушка будет манекенщицей, она уж наверняка пойдет по дурной дорожке.
– Не обязательно. Она может даже выйти замуж. Но меня не волнует нравственность моих ближних. Наверно, вам, в Кондафорде, приходится делать вид, что вас это интересует, - не зря вы сидите там со времен Вильгельма Завоевателя. Кстати, ваш отец принял меры, чтобы его дети заплатили поменьше налога на наследство?
– Он еще не старик, Флер.
– Да, но умирают не одни старики. У него есть что-нибудь, кроме имения?
– Только пенсия.
– У вас там много леса?
– Терпеть не могу, когда рубят деревья. Двести лет роста, жизни - все насмарку в каких-нибудь полчаса. Возмутительно.
– Милая моя, у людей обычно нет другого выхода, - разве что все продать и уехать.
– Как-нибудь перебьемся, - коротко сказала Динни, - мы никогда не продадим Кондафорд.
– Не забудьте о Джин.
Динни резко выпрямилась.
– И она этого не сделает. Тасборо - такой же старинный род, как наш.
– Предположим; но эта девушка полна неожиданностей, энергии у нее хоть отбавляй. Прозябать она не захочет.
– Жить в Кондафорде - это не прозябание.
– Не обижайтесь, Динни; я думаю только о вас. Я вовсе не хочу, чтобы вы потеряли Кондафорд, как не хочу, чтобы Кит потерял Липпингхолл. Майкл такой взбалмошный. Говорит, что если он один из столпов страны, то ему жаль такую страну, - какая глупость! Я никому этого не говорю, - неожиданно добавила Флер с глубокой искренностью, - но Майкл - золотой человек!
Заметив удивленный взгляд Динни, она переменила тему.
– Значит, на американце я могу поставить крест?
– Безусловно. Три тысячи миль между мной и Кондафордом - нет, спасибо!
– Тогда перестаньте мучить беднягу, - он признался мне, что вы его "идеал".
– И он туда же!
– воскликнула Динни.
– Да, и даже сказал, что он от вас без ума.
– Это ничего не значит.
– В устах человека, который отправляется на край света, чтобы раскопать истоки цивилизации, что-нибудь да значит. Большинство людей готово сбежать на край света, лишь бы не видеть ни цивилизации, ни ее истоков.
– Я с ним покончу, как только уладится дело Хьюберта, - сказала Динни.
– Боюсь, что для этого вам придется либо постричься в монахини, либо надеть фату. Фата будет вам очень к лицу, Динни, когда вы пойдете с моряком к деревенскому алтарю под марш Мендельсона, окруженная милым вашему сердцу средневековьем. Хотела бы я это видеть!
– Я ни за кого не выйду замуж.
– Что ж, может, мы пока позвоним Адриану?
В квартире Адриана им ответили, что он будет дома к четырем часам. Динни попросила передать ему, чтобы он зашел на Саут-сквер, и поднялась к себе за вещами. В половине четвертого, спускаясь по лестнице, она заметила на пышном "саркофаге", где покоилась верхняя одежда, шляпу, поля которой были ей знакомы. Она попятилась, но было уже поздно.
– А! Вот хорошо!
– раздался голос Халлорсена.
– Я боялся, что вас не застану.
Динни подала Халлорсену руку, и они вместе вошли в гостиную Флер, где на фоне мебели в стиле Людовика XV он выглядел, как слон в посудной лавке.
– Я хотел рассказать вам, мисс Черрел, что мне удалось сделать для вашего брата. Наш консул в Ла-Пас заставит этого парнишку Мануэля прислать данное под присягой свидетельское показание о том, как на капитана Черрела было совершено вооруженное нападение; это я уже устроил. Если здесь у людей есть хоть капля здравого смысла, вашего брата оправдают. Я положу конец всей этой идиотской истории, даже если мне придется вернуться ради этого в Боливию.
– Большое спасибо, профессор.
– Не за что! Я теперь на все готов ради вашего брата! Я полюбил его, как родного.
Динни вздрогнула, но в его словах было столько великодушия и душевной теплоты, что она почувствовала себя маленькой и ничтожной.
– Вы сегодня плохо выглядите, - сказал он вдруг.
– Если вы чем-нибудь расстроены, скажите, я все улажу.
Динни рассказала ему о возвращении Ферза.
– Эта очаровательная дама! Как жаль! Но, может быть, она его любит, тогда со временем ей станет легче.