Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
– Не сомневаюсь.
– Его я помню смутно: высокий, язвительный молодой человек в коричневом жилете. Все такой же язвительный?
Динни улыбнулась,
– Со мной он пока не очень язвительный.
– Надеюсь, в нем не бушуют "всепожирающие страсти"?
– Этого я у него тоже не замечала,
– Я хочу сказать, Динни, что когда такой тип утолит свои аппетиты, в нем непременно проснется пещерный житель. Понимаешь, о чем я говорю?
– Да. Но мне кажется, что у нас с ним главное - это "родство душ".
– Ну, тогда, дорогая, желаю вам счастья! Только не жалуйся, когда люди начнут швырять в вас каменьями. Ты идешь на это с открытыми глазами, уж не обессудь! А ведь куда легче, когда тебе самой наступают на ногу, чем видеть, как бьют по голове того, кого любишь. Поэтому возьми себя в руки с самого начала, не то ему с тобой будет только хуже. Если не ошибаюсь, ты тоже легко выходишь из себя.
– Постараюсь этого не делать. Когда выйдет книжка Уилфрида, прочти там поэму под названием "Леопард", в ней описано, что он тогда чувствовал.
– А-а, - неопределенно протянул Хилери.
– Оправдывается? Это ошибка.
– То же самое говорит и Майкл. А я в этом не уверена, - думаю, что в конце концов это правильно. Во всяком случае, книжка вот-вот выйдет.
– Тут-то и пойдет потеха. "Подставь другую щеку", "гордыня не позволяет драться" - все это всегда было только людям во вред. В общем, он сам лезет на рожон.
– Я тут ничего не могу поделать.
– Понимаю; вот это и обидно. Как подумаю, сколько раз еще ты "ничего не сможешь поделать"... А как насчет Кондафорда? Тебе не придется из-за этой истории с ним расстаться?
– Только в романах люди непреклонны; да и там они в конце концов либо умирают, либо сдаются, чтобы героиня могла быть счастлива. А ты не замолвишь за нас словечко перед папой?
– Нет, Динни. Старший брат никогда не может забыть своего былого превосходства перед младшим.
Динни встала.
– Ну что ж, большое тебе спасибо за то, что ты не веришь в геенну огненную, а еще больше за то, что ты о ней даже не заикнулся. Я не забуду того, что ты мне сказал. Значит, во вторник, в час, у главного входа, и лучше закуси на дорогу, - занятие это очень утомительное.
Когда она ушла, Хилери снова набил трубку.
"А еще больше за то, что ты о ней и не заикнулся"!
– мысленно повторил он ее слова.
– Эта молодая особа не без ехидства! Интересно, часто ли мой сан заставляет меня говорить то, чего я не думаю". И, заметив, что в дверях появилась жена, он спросил:
– Мэй, как ты думаешь, я шарлатан? Как духовное лицо?
– Конечно, милый. А разве может быть иначе?
– Ты хочешь сказать, что догматы, которые проповедует священник, слишком узки для всего многообразия человеческой натуры? Но, по-моему, они и не могут быть шире! Хочешь пойти во вторник на Выставку цветов?
Миссис Черрел подумала: "Динни могла бы сама меня пригласить!" - и ответила с улыбкой:
– С удовольствием.
– Давай тогда постараемся попасть туда к часу дня.
– Ты с ней разговаривал о ее делах?
– Да.
– И переубедить ее невозможно?
– Никак.
Миссис Черрел вздохнула.
– Вот жалость! А как ты думаешь, когда-нибудь это забудется?
– Двадцать лет назад я сказал бы "нет". А теперь - не знаю. Как ни странно, но хуже всего им придется не от людей религиозных.
– Почему?
– Потому, что с ними они не будут сталкиваться. Они будут иметь дело с военными, с колониальными чиновниками, с англичанами там, за морем. Но наиболее сурово ее осудят в собственной семье. На нем клеймо труса. И клеймо это куда приметнее, чем самая кричащая реклама.
– Я вот думаю: как отнесутся к этому наши дети?
– сказала миссис Черрел.
– Как ни странно, мы не знаем.
– Мы гораздо меньше знаем о наших детях, чем их сверстники. Интересно, неужели и мы так относились к своим родителям?
– У наших родителей был к нам чисто биологический подход; у них была на нас управа, и поэтому от очень неплохо в нас разбирались. Мы же всегда стараемся вести себя с детьми, как равные, изображать нечто вроде старшей сестры и брата, поэтому мы ничего и не знаем. И, отказавшись от одной возможности знать, не приобрели другой. Это - довольно унизительно, но они хорошие ребята. В истории с Динни опасна не молодежь, а те, кто по опыту знает цену престижу Англии, - они по-своему правы. И те, кто думает, что на его месте они бы никогда так не поступили. А вот эти уж никак не правы!
– Мне кажется, Динни переоценивает свои силы.
– Как и всякая женщина, которая любит. Ей придется самой выяснить, хватит ли у нее сил. Ну что ж, по крайней мере не обрастет мохом!
– Ты как будто даже рад, что так получилось?
– Снявши голову, по волосам не плачут. Давай-ка составим новый подписной лист. В торговле скоро опять будет спад. Везет нам, как всегда! Все, у кого есть деньги, будут держаться за них обеими руками.
– Надо, чтобы люди не скупились, даже когда приходят тяжелые времена. Опять усилится безработица. Лавочники уже и сейчас стонут.
Хилери взял блокнот и начал писать. Заглянув ему через плечо, жена прочла:
"Всем, кого это может интересовать...
А кого же не интересует то, что среди нас живут тысячи людей, обездоленных от рождения до смерти и лишенных самого необходимого? Они не знают, что такое настоящая чистота, настоящее здоровье, свежий воздух и настоящая еда".
– Не надо повторять столько раз "настоящий", милый.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Приехав на Выставку цветов в Челси, леди Монт рассеянно сказала Дивни: