Последняя глава (Книга 3)
Шрифт:
– Дядя полагает, - спокойно сказала Динни, - что хотя бы часть присяжных нам поверит и что денежное возмещение удастся уменьшить.
Роджер кивнул.
– Посмотрим, что скажет мистер Кингсон. Мне хотелось бы теперь повидать вашего отца и сэра Лоренса.
Динни подошла к двери и открыла ее перед сестрой и Крумом. Обернувшись, оона взглянула на "юного" Роджера. У него был такой вид, точно кто-то очень просил его поверить в чудо. Он поймал ее взгляд, смешно дернул головой и вынул из кармана табакерку. Динни закрыла дверь и подошла
– Вы сделаете большую ошибку, если не поверите. Они говорят чистую правду.
– Почему она ушла от мужа, мисс Черрел?
– Если она не хочет вам сказать, не могу сказать и я. Но я убеждена в ее правоте.
Он несколько мгновений испытующе смотрел на нее.
– Почему-то, - сказал он внезапно, - мне бы хотелось, чтобы на ее месте были вы.
И, взяв понюшку табаку, он обернулся к генералу и сэру Лоренсу.
– Ну, как?
– спросил генерал.
Лицо Роджера вдруг стало еще более красноватым.
– Если у нее были достаточно серьезные основания, чтобы уйти от мужа...
– Основания были.
– Папа!
– Она, очевидно, не хочет о них говорить.
– Я тоже не стала бы, - негромко заметила Динни.
Роджер пробормотал:
– Однако от этого зависит все.
– Для Крума дело может обернуться серьезно, мистер Форсайт, - сказал сэр Лоренс.
– Безусловно, сэр Лоренс, и в любом случае. Я лучше поговорю с ними порознь. Потом узнаю точку зрения мистера Кингсона и завтра вас извещу. Это вас устраивает, генерал?
– Но этот Корвен меня просто возмущает!
– вырвалось у генерала.
– Вот именно!
– ответил "юный" Роджер, и Динни показалось, что она никогда не слышала более неуверенной интонации.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Динни сидела в маленькой пустой приемной, перелистывая "Таймс". Тони Крум стоял у окна.
– Динни, - сказал он, оборачиваясь к ней, - не могу ли я хоть чем-нибудь ей помочь? В известном смысле я кругом виноват, но я изо всех сил старался держать себя в руках.
Динни взглянула на его огорченное лицо.
– Не знаю. По-моему, нужно говорить только правду.
– А вы верите в нашего адвоката?
– Пожалуй. Мне нравится, как он нюхает табак.
– А я не верю в эту защиту. Ради чего мучить Клер в суде, если она совершенно невиновна? И какое это имеет значение, если они меня разорят?
– Мы должны как-нибудь помешать этому.
– Неужели вы думаете, я допущу...
– Не будем спорить. Тони. На сегодня хватит! Правда, здесь противно? В приемной у дантиста и то приятней: там хоть есть старые иллюстрированные журналы, гравюры на стенах, и можно привести с собой собаку.
– А курить здесь разрешается?
– Конечно.
– Только у меня очень плохие сигареты.
Динни взяла у него сигарету, и некоторое время они молча курили.
– Нет, какая все-таки мерзость!
– сказал он вдруг.
– Этому господину придется ведь приехать сюда? Он по-настоящему, наверно, никогда ее ни капли не любил!
– О нет, конечно, любил. "Souvent homme varie, folle est qui s'y fie" {Мужчина часто меняется, безрассудна женщина, доверяющая ему (франц.).}.
– Ну, лучше бы ему со мной не встречаться, - мрачно сказал Крум.
Он вернулся к окну и стал смотреть на улицу. Динни сидела, вспоминая другую сцену, когда двое мужчин все же столкнулись, и их унизительная встреча, похожая на встречу двух разъяренных псов, имела для нее столь трагические последствия.
Вошла Клер. На ее обычно бледных щеках горели красные пятна.
– Ваша очередь, Тони,
Крум отошел от окна, пристально посмотрел ей в лицо и направился в комнату адвоката. Динни почувствовала глубокую жалость.
– Уф!
– сказала Клер.
– Идем скорей отсюда!
На улице она продолжала:
– Знаешь, Динни, уж лучше бы нам быть настоящими любовниками, а то и положение нелепое и все равно никто не верит.
– Но мы верим.
– Да, ты и папа. Но этот кролик с табакеркой не верит, да и никто не поверит. И все же я решила выдержать до конца. Тони я не предам и не уступлю Джерри ни на йоту.
– Давай выпьем чаю, - предложила Динни.
– Можно же где-нибудь в Сити напиться чаю!
На людной улице они скоро увидели ресторанчик.
– Значит, тебе не понравился "юный" Роджер?
– спросила Динни, когда они уселись за круглый столик.
– Нет, он славный и, кажется, вполне порядочный человек. Должно быть, юристы вообще не способны кому-нибудь верить. Но меня ничто не заставит рассказать о своей жизни с Джерри, я твердо решила.
– Я понимаю Роджера. Ты начинаешь сражение, уже наполовину проиграв его.
– Я не позволю защитникам касаться этой стороны вопроса. Раз мы их нанимаем, пусть делают то, что мы требуем. Отсюда я еду прямо в Темпл, а может быть, и в парламент.
– Извини меня, но я опять возвращаюсь к тому же: как ты намерена вести себя с Тони Крумом до суда?
– Так же, как и до сих пор, только не проводить ночей в машинах. Хотя какая разница между днем и ночью, в автомобиле или еще где-нибудь, - я, право, не вижу.
– Юристы, вероятно, исходят из человеческой природы вообще.
Динни откинулась на спинку стула. Сколько тут юношей и девушек! Они поспешно пили чай или какао, ели булочки и плюшки; то слышалась их болтовня, то наступало молчание. Воздух был спертый. Всюду столики, всюду снуют официанты. Что же такое в действительности эта самая человеческая природа? И разве не говорят теперь, что ее нужно изменить, а с затхлым прошлым пора покончить? И все-таки этот ресторанчик был совершенно такой же, как тот, в который она заходила с матерью до войны, и это было тогда так интересно, оттого что хлеб был такой пористый. А суд по бракоразводным делам, в котором она еще не бывала, - изменился ли он хоть сколько-нибудь?