Последняя глава (Книга 3)
Шрифт:
Оно блестит на карте мрака
Едва заметною звездой,
Булавкой пламенного знака
Средь точек света в тьме ночной.
Свой свет для жизни скоротечной
Дает мне солнце, но ему,
Как мне, придется в срок конечный
Угаснуть и сойти во тьму.
Но в этом нет мне утешенья,
Мое сознанье, радость, боль
Во всеобъемлющем теченьи
Такую же играет роль.
И я и солнце, что нам светит,
Мы все живем, чтоб стать ничем.
На все вопросы бог ответит:
"Покойтесь! Не скажу - зачем!" {*}
{*
"Покойтесь!" На безлюдной набережной почти не было движения. Динни шла, пересекая улицы, и добралась до Кенсингтонского сада. Там, на круглом пруду, плавали игрушечные кораблики, а на берегу толпились дети и с увлечением следили за своими суденышками. Рыжий мальчуган, слегка напоминавший Кита Монта, палкой вел свой кораблик, чтобы еще раз направить его по ветру, через пруд. Какая блаженная увлеченность! Может быть, в этом секрет счастья? Жить мгновением, слиться с окружающим миром, как дитя. Неожиданно мальчик сказал:
– Плывет! Смотри!
Паруса надулись, и кораблик отплыл от берега. Мальчик стоял, подбоченясь, и вдруг быстро взглянул на Динни, и сказал:
– Ну, надо бежать туда!
Динни смотрела, как он бежит и по временам останавливается, стараясь сообразить, где может пристать его парусник.
Так и в жизни: человек стремится достигнуть берега и в конце концов засыпает навеки. Он живет, как птицы, которые поют свои песни, охотятся за червяками, чистят перья и летают туда и сюда без всякой видимой причины, разве что от радости жизни; как птицы, которые спариваются, вьют гнезда и кормят своих птенцов, а когда все кончено - остаются только маленькие застывшие комочки перьев, потом они рассыпаются и становятся прахом.
Динни медленно обошла пруд, опять увидела мальчугана, направляющего кораблик палкой, и спросила его:
– Что это у тебя за судно?
– Катер. У меня была шхуна, но наша собака съела снасти.
– Да, - сказала Динни, - собаки очень любят снасти: они сочные.
– Какие?
– Как спаржа.
– Мне не дают спаржи, она слишком дорогая.
– Но ты ее пробовал?
– Да. Смотри, ветер опять его подхватил!
Кораблик уплыл, и убежал рыжеволосый мальчуган.
Динни вспомнились слова Адриана: "Я думал о детях..." Она направилась к тому месту, которое в прежние времена называлось лужайкой. Здесь в изобилии цвели нарциссы и крокусы - желтые, лиловые, белые; в каждом дереве, тянувшемся к солнцу своими ветвями с набухшими почками, чувствовалось жадное стремление к жизни. Упоенно пели дрозды, а она шла и думала: "Покой?.. Покоя нет. Есть только жизнь и смерть".
Прохожие смотрели на нее и думали: "Какая интересная девушка! Красивая мода - эти маленькие шляпки. Куда это она идет, глядя в небо?" Или просто: "Вот это девушка! Ого!" Она перешла дорогу и дошла до памятника Хэдсону {В 1925 году в Хайд-парке был открыт памятник известному натуралисту В. Хэдсону (1841-1922).}. Предполагалось, что здесь обитель птиц, но, кроме нескольких воробьев и одного разжиревшего голубя, птиц здесь не оказалось. И людей, разглядывавших памятник, было всего трое. Когда-то она смотрела на этот памятник вместе с Уилфридом, но сейчас лишь мельком взглянула на него и зашагала дальше.
"Бедный Хэдсон, бедная Райма!" {Райма - героиня книги Хэдсона "Зеленые дворцы", к которой Голсуорси написал предисловие. В Лондоне Райме поставлен памятник.} - сказал он когда-то.
Она спустилась к Серпентайну и пошла вдоль берега. Солнце сверкало на воде, а на той стороне трава была жесткая и сухая. В газетах уже писали о засухе. Потоки звуков, доносившиеся с севера, юга и запада, сливались в мягкий непрерывный гул. А там, где он лежит, наверное, тихо. Могилу посещают только странные птицы и маленькие зверьки, да листья причудливых очертаний падают на нее. Ей вспомнились пасторальные сцены из фильма, который она видела в Аржеле; там изображалась нормандская деревушка - родина Бриана {Бриан Аристид (1862-1932) - французский государственный деятель, родился в Нанте (Нормандия).}. "Как жаль, что со всем этим надо расстаться", - сказала она тогда.
Высоко в небе жужжал самолет, он направлялся к северу, - серебристая птица, маленькая и шумная. Уилфрид ненавидел самолеты еще со времен войны: "Если есть боги, то самолеты нарушают их покой". Страшный новый мир! Бога уже нет на небесах!
Динни свернула к северу, чтобы миновать то место, где обычно встречалась с Уилфридом. Открытая ротонда, примыкавшая к мраморной арке, была пустынна. Динни вышла из парка и направилась в сторону Мелтон-Мьюз. Кончено! С легкой странной улыбкой на губах она свернула на Мьюз и остановилась перед дверью Клер.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Клер была дома. Первые несколько минут сестры старались не касаться того, что каждая из них пережила; затем Динни спросила:
– Ну как дела?
– Ничего хорошего. Я порвала с Тони. У меня нервы совсем истрепаны, у него тоже.
– Неужели он?..
– Нет. Но я сказала ему, что, пока все не кончится, нам не следует встречаться. Когда мы вместе, мы решаем не говорить о процессе, но эта тема все равно всплывает, мы неизбежно к ней возвращаемся.
– Он, наверное, очень страдает.
– Еще бы! Но ведь осталось потерпеть всего три-четыре недели.
– А что тогда?
Клер невесело рассмеялась.
– Нет, серьезно, Клер?
– Мы не выиграем, и тогда будет все равно. Если Тони захочет меня, я ему не откажу. Ведь он будет разорен, и я заплачу ему хоть этим.
– Мне кажется, - медленно проговорила Динни, - я не допустила бы, чтобы исход процесса повлиял на мою жизнь.
Клер подняла голову и внимательно посмотрела на сестру.
– Ты рассуждаешь слишком уж разумно!
– Не стоит отстаивать свою невиновность, раз ты не собираешься выдержать характер до конца, как бы дело ни повернулось. Если ты выиграешь, подожди, пока разведешься с Джерри. Если проиграешь, подожди, пока он разведется с тобой. Пусть Тони подождет еще, - право же, он от этого не умрет, а тебе, конечно, очень не помешает узнать, что ты на самом деле к нему чувствуешь.
– Джерри очень умен, и если не захочет, не даст мне никакого повода для развода.