Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
Позади него стоял сержант милиции.
– Садитесь, Зиедкалис, – Розниекс с сожалением глянул на недавно оббитый красивой оранжевой тканью стул перед столом. Зиедкалис уселся, положил шляпу на пол.
«Таким нельзя показывать его Ромуальду», – мелькнуло в голове следователя.
– Ну, что нового придумали за ночь?
Лишь теперь Зиедкалис впервые взглянул на Розниекса, но тут же отвернулся и тупо уставился в стенку. Он молчал.
Этот тип Розниексу был противен. Приготовив на столе бланк протокола, следователь продолжал:
– То, что вы часто отсыпались после пьянок в подвале, вы не отрицаете?
Зиедкалис все еще глядел в угол, словно отвести взгляд означало бы для него – попасть в большую беду.
– Ну, да, – наконец пробормотал он.
– А как сумочка вашей бывшей жены Ольги попала в подвал, вы не знаете. Остаетесь при этом? – Розниекс начал заполнять протокол.
Руки Зиедкалиса неудержимо тряслись. Он то клал их на колени, то опускал, то хватался за край стола.
«Дать бы ему сто грамм, говорить было бы куда легче», – шевельнулась в голове следователя запретная мысль.
– Вы сумочку туда не приносили?
– Нет, – кратко ответил Зиедкалис.
– Свидетельница Марта Лиепа, проживающая на первом этаже, видела, как вы проковыляли через двор с сумочкой под мышкой.
– Меня? – Зиедкалис встрепенулся и вдруг разозлился. – Я уже сознался: не работаю, выпиваю, дома не живу. Вот и судите меня, как бродягу, как паразита! – он закашлялся хриплым кашлем.
– Это другое дело, – Розниекс обождал, пока кашель не кончился. – За это вас будут судить. Но меня интересует сумочка, и только она.
Зиедкалис высморкался в грязный носовой платок и неожиданно бойко заговорил:
– Дал, наверное, кто–нибудь из дружков, чтобы выменять на водку.
– Почему же не выменяли, а спрятали в подвале?
– Наверное, никто не брал.
– А вы предлагали?
Зиедкалис некоторое время пытался прояснить свою изъеденную алкоголем память, но вскоре махнул рукой.
– Не помню, ей–богу, не помню. Хоть убей. Словно мешок на голову надет. Но я не виноват, гражданин начальник, я никого не грабил. Я пьяница, алкаш, синюшник, но не вор, не грабитель, ей–богу.
– Почему же сбежали и скрывались все это время? – Розниекс в упор посмотрел на Зиедкалиса. Тот снова отвел взгляд.
– Альфонс меня предупредил… Из третьей квартиры… – Зиедкалис снова откашлялся. – Он мой старый дружок… Предупредил, что милиция ищет, что надо сорваться. Я спрятал сумку в подвале и смылся.
– Но вы ведь никому не сделали ничего плохого?
– Да кто знает, где у таких, как я, граница: виновен–невиновен. Никто же назавтра не знает, что натворил вчера пьяный. А как доказать, если ни черта не помнишь.
– Наверное, так и есть, – согласился Розниекс. – А чем этот Альфонс занимается?
– Не знаю, вроде грузчиком на какой–то базе, – Зиедкалнс помолчал, потом лицо его украсилось блаженной улыбкой. – Альфонс с работы приносил винишко, мы пили.
Он не удержался, чтобы не рассказать – слишком уж приятным было воспоминание.
Розниекс отложил ручку.
– В сумочке что–нибудь было?
– Пустая, совсем, – ответил Зиедкалнс.
– Лжете. В сумочке были деньги.
Зиедкалнс опустил голову.
– Вы откуда знаете?
Розниекс не дал ему опомниться.
– Сколько денег было в сумочке? Сколько?
– Двадцать три рубля.
– И вы их пропили?
– Так вышло, – печально согласился Зиедкалнс.
– Где взяли сумочку?
– Мне ее дал один. Попросил спрятать.
– Альфонс?
– Нет, другой. Незнакомый.
– Откуда сумочка взялась?
– Откуда я знаю.
– Не знаете, но деньги пропили, испугались, сбежали и все это время прятались. Зиедкалнс промолчал.
– Где вы прятались?
– Нигде. У одной подружки на Московской улице, там собирается компания. Пили, пока меня не нашли, – Зиедкалнс шевельнулся. – Слушай, нельзя тут достать маленькую, или хоть полстакана, у меня все нутро выворачивает. Тогда я, может, побольше вспомнил бы, а? – он хитро подмигнул и посмотрел на следователя.
Розниекс сделал гримасу.
– Нельзя! – отрубил он и придвинул к Зиедкалнсу протокол. – Прочитайте и распишитесь! – он повернулся к сержанту. – Зиверт! Уведите.
Когда дверь за ними затворилась, Розниекс почему–то вспомнил строчки стихотворения: «Как хочется мне белой чистоты…»
XXXIV
Уступе ехал, не жалея рессор. Машина дрожала и сотрясалась. Мокрый снег залеплял стекло, щетки едва поспевали счищать его. Обгоняя легковушки, Уступс обдавал их грязным снегом по самую крышу.
Впереди на дороге появился человек. Широко расставив ноги, с поднятой рукой, он явно не собирался отступать, дать Уступсу возможность проехать.
Уступе инстинктивно отпустил акселератор, переключил скорость, притормозил. Человек на дороге был без шапки, седые волосы разлохматились. И взгляд, и движения его показывали: он хотел остановить грузовик во что бы то ни стало. Чтобы не сбить его, пришлось остановиться. Вершинин ловко вскочил на подножку.
– Ты мне поможешь! – тон был категорическим, не признающим возможности отказа.
– Еще не хватало! – проворчал Уступе. – Некогда! – и все же неохотно вылез из машины. Теперь он увидел «Жигули» под старой липой, на противоположной стороне дороги.
– Дотащи до Лиепаи. У меня бензонасос скис.
В руках Вершинина оказался трос, он нырнул под кузов самосвала, прицепил трос за крюк, крикнул: «Подай назад!» и побежал, разматывая трос, к своей машине.
Уступе хотел послать его подальше, но только махнул рукой и залез в кабину. Закрепив трос, Вершинин подошел и сунул Уступсу десятку.