Последняя из древних
Шрифт:
Дочь смотрела, как они приближаются. Когда они подошли ближе, она спустилась с дерева и стала ждать рядом с ним. Она понимала, что рискует. Встреча одного вида животных с другим всегда сулила опасность. Но ей хотелось увидеть Струка, и она знала, что, если животное враждебно, он подаст сигнал.
Она сделала несколько шагов вперед и тихо произнесла: «Ароо», чтобы предупредить тела, что она их заметила. Большее тело вздрогнуло, как будто оно не было уверено в намерениях девушки. В этот момент Дочь бросила копье на землю, показывая, что не причинит никому вреда. Она оставалась на месте, твердо упершись ногами в землю. Подняв руку ладонью наружу, она раздвинула пальцы.
Она посмотрела на прямоходящее существо, стоявшее перед ней на двух ногах. Чем-то оно было похоже на Струка: такие же напоминающие мох волосы, такая же угольно-черная кожа, такой же блеск в глазах. Походка была изящной: при каждом шаге ступня слегка выгибалась и бесшумно касалась земли. Но ростом оно было выше Струка, у него были округлые мышцы и выпирающие груди. На шее у него было море, но не одно, а много морей, выстроенных в ряд, как второй ряд зубов. Оно было похоже на семью, хотя и не было семьей.
Тем не менее это тело было ближе всего к семье из того, что она видела за много месяцев. Различия отступили, и она увидела все то же самое. У нее перехватило дыхание, слезы навернулись на глаза, и ощущение чуда затопило грудную клетку.
Женщина не ощущала, что ей угрожает смертельная опасность. Увидев, что Дочь приближается, она резким тоном заговорила с сопровождавшим ее мальчиком. Несмотря на его протесты, она велела ему спрятаться на дереве. Он полез вверх по тонкому стволу, но остался на нижней ветке, чтобы лучше видеть. Хотя мальчик был на дереве, женщина колебалась. В руке у нее все еще было оружие – тонкое копье. Она нервно сжала пальцы на его рукояти. Ей не хотелось выглядеть угрожающе, но и не хотелось остаться без защиты. Она сделала еще несколько шагов и остановилась.
Женщина уставилась на великолепное животное, которое являла собой Дочь. Она не была готова увидеть ничего подобного. Она слышала истории о таких созданиях, но сама никогда не видела их. Хотя мальчик в своей сбивчивой манере подробно описал ей это тело, зрелище потрясло ее.
Если бы Дочь не была истощенной и предстала бы перед ней во всей красе, в охотничьем снаряжении и с лоснящимися мышцами, женщина пришла бы в ужас. Но и сейчас она с первого же взгляда поняла, что она слабее. Ее колени задрожали. Хотя девушка, должно быть, едва не умерла зимой, ее фигура была могучей и выглядела полной сил. Это было существо с более плотной мышечной массой, быстрое и сильное, с мощными чувствами и острым умом. Глаза были глубоко спрятаны под надбровными дугами, и в них трудно было что-либо прочитать. У нее была копна рыжих волос, а из покатого лба росли рога.
От такого зрелища впору было впасть в панику и броситься вперед с копьем, как могли бы поступить другие представители ее племени. Но эта женщина была другой. Она не могла оторвать от девушки взгляда. И потом, она внимательно слушала мальчика. Он рассказывал ей истории о доброте, еде и безопасности, которые это существо дарило ему более года. Сама жизнь мальчика служила этому доказательством. А еще он объяснил женщине, как правильно приветствовать девушку.
Женщина опустила оружие на землю. Любопытство пересилило страх. Она решила поверить словам мальчика. И медленно пошла навстречу девушке, глубоко дыша, чтобы загнать страх подальше в грудь. Подняв правую руку, она повернула ее ладонью наружу. И, как советовал мальчик, раздвинула пальцы.
Она медленно приближалась к девушке, пока не оказалась прямо перед ней. Она ощутила кисловатый запах голодного желудка и маслянистый дух от странного мяса, которое она ела. Женщина посмотрела в глаза девушки. Слезы навернулись на ее собственные глаза. Она прижала ладонь к широкой ладони Дочери. У них под кожей течет одна и та же кровь. Сердца бьются одновременно. Они обе думают одно: «Мы не одиноки».
Человек
Я укладываю Джейкоба в переноску на груди. Ему всего шесть недель, а я с удивлением ощущаю его тяжесть, как будто он набрал фунт за ночь. Теплый осенний день, солнце стоит высоко в небе, но я на всякий случай прихватываю лишнюю куртку, которая вместит нас обоих. Я выхожу с парковки, здесь мне знаком каждый камешек. Иду мимо холщовых палаток и обхожу вокруг площадки. Прихожу на место, встаю у походного стола, как и каждый день, и приветствую всех. Джейкоб в центре внимания. Вскоре приходит Кейтлин, здоровается со всеми и кивает так, что я понимаю: у нее есть новости. Анаис, за прошлую неделю выправившая свою подпрыгивающую походку, забирает Джейкоба, чтобы мы с Кейтлин могли поговорить.
Кейтлин вручает мне глянцевую фотографию. Это черновой макет музейной брошюры. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу скелеты крупным планом: современный человек смотрит в глаза моей неандерталки. Вверху надпись крупным шрифтом: «ЛЮБОВНИКИ». Мне все время казалось, что это их личное дело, в которое мне не следует влезать. А тут они показаны с близкого расстояния и в таких интимных деталях, что смотреть почти невыносимо. Я открываю рот, сама не зная, что собираюсь сказать, но Кейтлин меня останавливает.
– Ги хочет, чтобы ты написала введение, – говорит она.
– Я?
– Да, ты.
– «Любовники»?
– Он хочет, чтобы их называли именно так.
– Но мы же не знаем, кто они друг другу.
– Думаю, зависит от того, какая любовь, – говорит она. – Но он хочет, чтобы первую статью написала ты. Это станет основой нашего общения со СМИ и общественностью. Будем опираться на твою интерпретацию. – Она опускает брошюру и смотрит на меня. – Он считает, что это большая честь.
Кейтлин уходит, кисло улыбаясь, – раньше я бы расценила это выражение как поджатые губы. Она возвращается к столу, где занималась каталогизацией артефактов. Ее неуклюжая доброта наполняет меня теплом. Мы такие разные, но я привязалась к ней. И я слишком многим ей обязана. Что я напишу? Мне кажется почти невозможным представить миру мою неандерталку. Как несколько абзацев могут переломить ошибочное понимание целого вида, длившееся почти столетие? Мне делается страшновато. Нет ни единой мысли. Кормление Джейкоба плохо сказывается на моей физической форме и, наверное, на умственных способностях тоже.
Я слышу треск открывающейся банки.
– Энди?
– Роуз?
Я обнимаю его, подойдя к походному столику.
– Где мой подельник?
Анаис приносит Джейкоба, и мы приступаем к следующей части нашей рутинной работы. Я занимаюсь Джейкобом по утрам. После обеда я приношу его на раскопки и общаюсь со всеми, пока он не будет готов поспать вместе с Энди. Так мы договорились после того, как Энди отметил, что у него с Джейкобом сходный режим.
– Саймон уже вернулся? – спрашивает Энди, осторожно опускаясь в гамак, который Саймон подвесил для него в палатке специально для растяжения мышц спины.
– Нет, он приезжает завтра на долгие выходные.
Энди устраивается поудобнее, и я осторожно кладу Джейкоба ему на живот. И укрываю обоих одеялом, чтобы защитить от прохладного октябрьского воздуха.
– Не слишком тяжелый?
– Сколько в нем сейчас, восемь фунтов?
– Девять.
– Это все мышцы. Получает их от меня. – Энди подмигивает. – Подержишь банку?
Он ерзает в гамаке, и они оба успокаиваются. Я набрасываю на них еще одно одеяло и протягиваю Энди банку, из которой он умудряется хлебать, даже находясь в горизонтальном положении. Джейкоб тихонько агукает, прижавшись к теплому животу, и засовывает в рот кулачок. Я смотрю, как у обоих моментально закрываются глаза, и чувствую прилив нежности. Мой ребенок адаптируется к жизни по-современному: засыпает под шипение газировки.