Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

Пуш­кин, ко­неч­но, го­во­рил им о сво­их фи­нан­со­вых за­труд­не­ни­ях, о том, что не­боль­шое жа­ло­ва­ние не по­зво­ля­ет ему со­сре­до­то­чить­ся на на­пи­са­нии од­ной «Ис­то­рии Пет­ра», и в то же вре­мя ис­то­ри­че­ские за­ня­тия ме­ша­ют до­ход­но­му ли­те­ра­тур­но­му тру­ду. Но дру­зья Пуш­ки­на зна­ли и че­ло­ве­че­ские сла­бо­сти по­эта. Ве­ро­ят­но, они со­ве­то­ва­ли ему вес­ти се­бя скром­нее, ис­пол­нять при­двор­ные обя­зан­но­сти и тем до­би­вать­ся ми­ло­стей от ца­ря, в том чис­ле и ма­те­ри­аль­ных. Од­на­ко, у по­доб­но­го сми­ре­ния бы­ла и обо­рот­ная сто­ро­на, о ко­то­рой дру­зья пред­по­чи­та­ли умал­чи­вать - вряд ли царь, до­бив­шись по­кор­но­сти по­эта, удер­жал­ся бы от со­блаз­на за­лезть к не­му в по­стель!

Пуш­ки­на бес­по­кои­ла по­доб­ная

«пер­спек­ти­ва». Об этом он го­во­рил На­що­ки­ну, ут­вер­ждая, «что царь, как офи­це­риш­ка, уха­жи­ва­ет за его же­ною…».[762] И сам Ни­ко­лай в бе­се­де с Кор­фом вспо­ми­нал по­доб­ные сло­ва поэта:

…при­зна­юсь от­кро­вен­но, я и вас са­мих по­доз­ре­вал в уха­жи­ва­нии за мо­ей же­ною[763].

Кро­ме то­го, су­ще­ст­во­ва­ла опас­ность и дру­го­го ро­да, се­го­дня поч­ти не­воз­мож­ная. Де­ло в том, что вни­ма­ние ца­ря к за­муж­ней жен­щи­не в те вре­ме­на не толь­ко не осу­ж­да­лось, а, на­обо­рот, вос­при­ни­ма­лось об­ще­ст­вом и суп­ру­го­м избран­ницы как, сво­его ро­да, «на­гра­да», су­ля­щая им ско­рую карь­е­ру и по­чести, а се­мье про­цве­та­ние:

Осо­ба, при­влек­шая вни­ма­ние бо­же­ст­ва, по­па­да­ет под на­блю­де­ние, под над­зор. Пре­ду­пре­ж­да­ют суп­ру­га, ес­ли она за­му­жем; ро­ди­те­лей, ес­ли она де­вуш­ка, - о чес­ти, ко­то­рая им вы­па­ла. Нет при­ме­ров, что­бы это от­ли­чие бы­ло при­ня­то ина­че, как с изъ­яв­ле­ни­ем поч­ти­тель­ней­шей при­зна­тель­но­сти. Рав­ным об­ра­зом нет еще при­ме­ров, что­бы обес­че­щен­ные му­жья или от­цы не из­вле­ка­ли при­бы­ли из сво­его бес­че­стья[764].

Как это ни стран­но про­зву­чит се­го­дня, но «на­мек на ца­ря», со­дер­жа­щий­ся в ано­ним­ке, нис­коль­ко не уни­жал дос­то­ин­ст­ва по­эта, как свет­ско­го че­ло­ве­ка. Скла­ды­ва­лась па­ра­док­саль­ная си­туа­ция - па­ск­ви­лянт, ес­ли пред­по­ло­жить, что он был по­сто­рон­ним ли­цом, при­над­ле­жав­шим свет­ско­му об­ще­ст­ву - о чем го­во­рит зна­ние им фран­цуз­ско­го язы­ка - во­все не стре­мил­ся оби­деть по­эта. Самое боль­шее, че­го он мог дос­тиг­нуть – это по­те­шить се­бя иро­ни­ей. Не слу­чай­но, в об­ще­ст­ве счи­та­ли, что ано­ним­ка пря­мо или кос­вен­но ука­зы­ва­ла на фи­гу­ру Дан­те­са, по­сколь­ку в про­тив­ном слу­чае по­ве­де­ние по­эта не име­ло объяс­не­ния. Ни­кто да­же не упо­ми­нал име­ни Ни­ко­лая – главного «фигуранта» пасквиля – и не толь­ко по не­зна­нию ее под­лин­но­го текста, но и по­то­му, что в го­ло­ву не при­хо­ди­ла мысль, буд­то Пуш­кин мо­жет оби­деться на это.

Ко­неч­но, по­эту оди­на­ко­во бы­ла про­тив­на мысль о вен­це­нос­ном и ка­ва­лер­гард­ском «вни­ма­нии». Он не ис­кал се­бе за­мес­ти­те­ля (ко­адъ­ю­то­ра - А.Л.) в чем бы то ни бы­ло. Но над «цар­ской ми­ло­стью», дей­ст­ви­тель­но, мож­но бы­ло иро­ни­зи­ро­вать, как иро­ни­зи­ру­ет лю­бой че­ло­век дос­тиг­ший вер­ши­ны, ко­то­рая мно­гим ка­жет­ся пре­де­лом меч­та­ний и ме­стом не­ве­ро­ят­ных удо­воль­ст­вий, а на са­мом де­ле ока­зы­ва­ет­ся тонкой иг­лой, на­пол­нен­ной опас­ным ядом.

Мы при­вык­ли вос­при­ни­мать ди­плом не толь­ко, как ору­дие ин­три­ги, на­прав­лен­ной про­тив по­эта, но и как един­ст­вен­ный до­ку­мент, бе­зо­го­во­роч­но оп­рав­ды­ваю­щий смер­тель­ный вы­бор Пуш­ки­на. Ли­шить­ся та­ко­го до­ку­мен­та нам ка­жет­ся не­воз­мож­ным. Пи­сать ано­ним­ку на са­мо­го се­бя - за­ня­тие, хоть и не глу­пое, но все же не­бла­го­вид­ное.

Ме­ж­ду тем Пуш­кин, ес­ли и пи­сал, то во­все не ано­ним­ку, а пол­ный иро­нии «шу­тов­ской ди­плом» и рас­про­стра­нял его не сре­ди не­зна­ко­мых лю­дей, а в дру­же­ском кру­гу. А, зна­чит, для скан­да­ла этот до­ку­мент не пред­на­зна­чал­ся. Во вся­ком слу­чае, на­ли­чие двух имен в «па­ск­ви­ле» - На­рыш­ки­на и Бор­ха - за­став­ля­ет так ду­мать.

Скан­даль­ная ре­пу­та­ция че­ты Борх бы­ла из­вест­на все­му свет­ско­му Пе­тер­бур­гу и, без со­мне­ния, не раз под­вер­га­лась на­смеш­кам в ка­рам­зин­ском круж­ке. И на­до же слу­чить­ся, что, вы­ез­жая на ду­эль, по­эт и Дан­зас встре­ти­ли карету гра­фа! Пуш­кин ска­зал дру­гу:

– Вот две об­раз­цо­вых се­мьи (фр.) и, за­ме­тя, что Дан­зас не вдруг по­нял это, при­ба­вил: -Ведь

же­на жи­вет с ку­че­ром, а муж - с фо­рей­то­ром[765].

Друг по­эта, не по­се­щав­ший ве­ли­ко­свет­ских са­ло­нов, все рав­но ни­че­го не по­нял: что за мыс­ли пе­ред смер­тель­ной схват­кой?! А вот лю­бой член ка­рам­зин­ско­го круж­ка жи­во от­реа­ги­ро­вал бы на шут­ку! Толь­ко за­чем по­эт за­го­во­рил о че­ло­ве­ке, под­пи­сав­шем «ди­плом ро­го­нос­цев» - не по­ка­за­лось ли ему эта слу­чай­ная встре­ча на­по­ми­на­ни­ем Про­ви­де­ния о не­удач­ной мис­ти­фи­ка­ции, с ко­то­рой на­чал­ся путь на Чер­ную реч­ку?! Бы­ва­ют стран­ные сбли­же­нья…

Ис­то­рия с На­рыш­ки­ным, со­ста­вив­шая со­дер­жа­ние «ди­пло­ма», бы­ла бо­лее серь­ез­ной и по те­ме и по смыс­лу. С «ис­то­ри­ей» Бор­ха ее объ­е­ди­ня­ло лишь од­но, но очень важ­ное свой­ст­во – она мог­ла ин­те­ре­со­вать толь­ко оп­ре­де­лен­ный круг лиц, свя­зан­ных с ли­те­ра­ту­рой. Алек­сандр I ори­ги­наль­но пла­тил сво­ему под­дан­но­му за «поль­зо­ва­ние» его же­ной. Рас­ска­зы­ва­ли, что На­рыш­кин при­но­сил ца­рю кра­си­вую кни­гу в пе­ре­пле­те. Царь, раз­вер­нув кни­гу, на­хо­дил там чек в не­сколь­ко сот ты­сяч, буд­то на из­да­ние по­вес­ти, и под­пи­сы­вал его. Та­ким об­ра­зом, па­ск­виль на­ме­кал, что и ка­мер-юн­кер­ст­во, и ссу­ды, и зва­ние «ис­то­рио­гра­фа» - все это оп­ла­че­но Пуш­ки­ным тою же це­ною, что и бла­го­ден­ст­вие На­рыш­ки­на.[766] Со­гла­сим­ся, тон­кая ал­лю­зия, но что­бы по­нять ее на­до бы­ло, как ми­ни­мум при­над­ле­жать к ли­те­ра­тур­ной сре­де, а как мак­си­мум – вхо­дить в ли­те­ра­тур­ный са­лон Со­фьи Ка­рам­зи­ной!

Толь­ко при­чем здесь че­та Борх? Его, жи­ву­ще­го с фо­рей­то­ром, раз­ве вол­но­ва­ли из­ме­ны же­ны? Под­пись Бор­ха мог­ла бы ос­кор­бить Гек­кер­нов, ув­ле­чен­ных друг дру­гом. Но ес­ли ду­мать, что ди­плом пи­сал­ся с на­ме­ре­ни­ем серь­ез­но ос­кор­бить по­эта, то яв­ле­ние Бор­ха, да­же с на­ме­ком на даль­ние род­ст­вен­ные свя­зи его же­ны с На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной[767], вы­гля­де­ло лиш­ней, про­ти­во­ре­ча­щей ос­нов­но­му со­дер­жа­нию па­ск­ви­ля, под­роб­но­стью. И на­обо­рот, ес­ли пред­по­ло­жить, что ди­плом со­дер­жал са­мо­иро­нию, то упо­ми­на­ния о Бор­хе ока­зы­ва­лось к мес­ту: оно сиг­на­ли­зи­ро­ва­ло о «дву­смыс­лен­ном», шу­тов­ском ха­рак­те­ре до­ку­мен­та. Са­ма си­туа­ция, ко­гда в ком­па­нии ро­го­нос­цев сек­ре­та­рем ра­бо­та­ет го­мо­сек­суа­лист, на­по­ми­на­ет анек­дот!

Мысль под­пи­сать «ди­плом» име­нем Бор­ха при­шла к Пуш­ки­ну, ве­ро­ят­но, вме­сте с иде­ей ра­зо­слать мис­ти­фи­ка­цию. Как об­ра­тить вни­ма­ние дру­зей на свое бед­ст­вен­ное по­ло­же­ние, как пре­под­не­сти шут­ку, от­де­лив ро­зы­грыш от про­во­ка­ции? Ну, ко­неч­но - за­ве­рить ди­плом «ру­кой» из­вест­но­го в ка­рам­зин­ском круж­ке «ас­та». К со­жа­ле­нию, дру­зья по­эта на это не об­ра­ти­ли вни­ма­ние! Для них «ис­то­рия На­рыш­ки­на» ока­за­лась важ­нее «ис­то­рии Бор­ха»! Вы­хо­дит, Пуш­кин оп­рав­дан­но по­доз­ре­вал дру­зей в по­каз­ной мо­ра­ли?!

За­ко­но­ме­рен во­прос, а был ли по­эт скло­нен к по­доб­ным со­чи­не­ни­ям? И тут са­мое вре­мя вспом­нить мис­ти­фи­ка­цию, на­пи­сан­ную по­этом не­за­дол­го до смер­ти - 8 ян­ва­ря 1837 го­да. То­гда «в обо­рот» по­пал сам Воль­тер. И хо­тя не су­ще­ст­во­ва­ло ни­ка­ко­го Дю­ли­са, и фи­ло­соф не по­лу­чал вы­зов на ду­эль, «слу­чай­но най­ден­ное пись­мо», по­зво­ли­ло Пуш­ки­ну го­во­рить о важ­ном для не­го спо­со­бе «за­сту­пить­ся за честь сво­его оте­че­ст­ва».

При стес­нен­ных об­стоя­тель­ст­вах по­эт мог пой­ти и на бо­лее ра­ди­каль­ные ме­ры – под­де­лать, на­при­мер, офи­ци­аль­ную бу­ма­гу. В ар­хи­ве Пуш­ки­на хра­нится по­до­рож­ная, вы­дан­ная двум кре­сть­я­нам яко­бы его со­сед­кой по име­нию - Оси­по­вой. В свое вре­мя Л.Б. Мод­за­лев­ский сде­лал оше­лом­ляю­щее от­кры­тие, что би­лет с на­ча­ла до кон­ца был на­пи­сан Пуш­ки­ным, ко­то­рый под ви­дом го­лу­бо­гла­зо­го тем­но-ру­со­го два­дца­ти­де­вя­ти­лет­не­го кре­по­ст­но­го Хох­ло­ва Алек­сея хо­тел в на­ча­ле де­каб­ря 1825 го­да про­брать­ся в Пе­тер­бург. Дом­бров­ский, зна­ко­мясь с этим до­ку­мен­том, удив­лял­ся мас­тер­ст­ву по­эта: