Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

При­няв не­лег­кое ре­ше­ние драть­ся на ду­эли, по­эт дол­жен был рас­ска­зать ко­му-ни­будь о сво­ем со­стоя­нии, как бы ус­лы­шать се­бя со сто­ро­ны. И при­сут­ст­вие в го­ро­де Е.Н.Врев­ской ока­за­лось здесь осо­бен­но кста­ти. На­пи­сав, кро­ме пись­ма к Гек­кер­ну, еще од­но - к А.О.Иши­мо­вой, с пред­ло­же­ни­ем за­нять­ся пе­ре­во­да­ми для «Со­вре­мен­ни­ка», он от­пра­вил­ся к три­гор­ской зна­ко­мой.

По до­ро­ге Пуш­кин не­на­дол­го за­шел к И.А. Кры­ло­ву и

был осо­бен­но, как-то да­же ис­кус­ст­вен­но ве­сел, го­во­рил гос­по­же Са­вель­е­вой лю­без­но­сти, иг­рал с ее ма­лют­кой до­че­рью, нян­чил ее, на­пе­вал пе­сен­ки, по­том вдруг то­ро­п­ли­во про­стил­ся с Кры­ло­вым[538].

Е.Н.Врев­ская,

в ожи­да­нии при­хо­да по­эта и пред­вку­ше­нии при­ят­ной прогул­ки, без­за­бот­но пи­са­ла му­жу:

Се­го­дня ут­ром я со­би­ра­юсь пой­ти с Пуш­ки­ным в Эр­ми­таж[539].

Но по­сле про­гул­ки и со­вме­ст­но­го обе­да у бра­та му­жа ее на­строе­ние, вероят­но, силь­но из­ме­ни­лось.

Что же та­ко­го не­обыч­но­го ска­зал Пуш­кин Зи­зи во вре­мя про­гул­ки, от че­го «ужас бе­рет, ко­гда вспом­нишь всю цепь се­го про­ис­ше­ст­вия»[540] - этот во­прос за­ни­мал и за­ни­ма­ет умы мно­гих ис­сле­до­ва­те­лей? Столь же стра­ст­но вол­но­вал он и дру­зей по­эта, ко­то­рым, кро­ме ус­та­нов­ле­ния ис­ти­ны, хо­те­лось уз­нать, не го­во­рил ли по­эт что-ни­будь, за­тра­ги­ваю­щее их честь?

Со­дер­жа­ние раз­го­во­ра Пуш­ки­на с Е.Н.Врев­ской сра­зу ста­ло се­мей­ной тай­ной Оси­по­вых-Вульф, ко­то­рою они тща­тель­но скры­ва­ли, пре­крас­но по­ни­мая ка­кую уг­ро­зу она со­став­ля­ла для род­ных и близ­ких. Лишь од­на­ж­ды, в мар­те 1842 го­да, А.Н.Вульф по­сле встре­чи с бра­том по­эта Львом не удер­жал­ся и запи­сал в днев­ни­ке: Пуш­кин, по его мне­нию, «по­гиб жерт­вою не­при­лич­но­го по­ло­же­ния, в ко­то­рое се­бя по­ста­вил оши­боч­ным рас­че­том»[541]. Про­шло два­дцать че­ты­ре го­да, за­кон­чи­лось цар­ст­во Ни­ко­лая I, умер­ла мать и ос­нов­ные уча­ст­ни­ки этой ка­та­ст­ро­фы – и толь­ко то­гда друг по­эта в бе­се­де с ис­сле­до­ва­те­лем М.И.Се­мев­ским пол­но­стью рас­крыл смысл сво­ей за­пи­си и са­му «тай­ну»:

Пе­ред ду­э­лью Пуш­кин не ис­кал смер­ти; на­про­тив, на­де­ясь за­стре­лить Дан­те­са, по­эт рас­по­ла­гал по­пла­тить­ся за это лишь но­вою ссыл­кою в Ми­хай­лов­ское, ку­да возь­мет и же­ну, и там-то, на сво­бо­де пред­по­ла­гал за­нять­ся со­став­ле­ни­ем ис­то­рии Пет­ра Великого[542].

Се­го­дня это рас­су­ж­де­ние ка­жет­ся, по мень­шей ме­ре, не­серь­ез­ным. Стран­ный на­бор не­су­раз­но­стей - за­стре­лить Дан­те­са, по­пла­тить­ся ссыл­кой, пи­сать «Ис­то­рию Пет­ра»! Раз­ве так вы­гля­дят «ужас­ные» тай­ны?! Где при­сут­ст­вие ро­ко­вой стра­сти, где опь­я­няю­щий вы­зов судь­бе, об­ще­ст­ву, ми­ро­вой по­шло­сти - яс­ный, по­нят­ный жест - раз и...? Од­на­ко, это та са­мая страш­ная тай­на, мысль о ко­то­рой вы­зы­ва­ет шок, по­гру­жа­ет ра­зум в спа­си­тель­ное оце­пе­не­ние, за­став­ляя мно­гих про­све­щен­ных лю­дей от­ри­цать ис­ти­ну и ве­рить до­мыс­лам.

Ко­неч­но, Вульф из­ло­жил лишь об­щую схе­му пуш­кин­ско­го «рас­че­та». К то­му же, он пе­ре­ска­зы­вал ее со слов се­ст­ры и в кон­тек­сте уже сло­жив­ше­го­ся в об­ще­ст­ве мне­ния о ду­эли, как о жес­то­ком, бес­смыс­лен­ном по­един­ке. В шес­ти­де­ся­тые го­ды имя по­эта под­вер­га­лось осо­бен­но мерз­кой кри­ти­ке. Счи­та­лось, что Пуш­кин чуть ли не ис­кал смер­ти и ру­ко­во­дство­вал­ся лож­ны­ми чув­ст­ва­ми. Се­мев­ский за­да­вал Вуль­фу во­про­сы, ос­но­ван­ные пре­ж­де все­го на «Ма­те­риа­лах для био­гра­фии А.С.Пуш­ки­на» П.В.Ан­нен­ко­ва, вы­шед­ших в 1855 го­ду, где, в ча­ст­но­сти, го­во­ри­лось:

При­чи­ны и об­стоя­тель­ст­ва, по­ро­див­шие ка­та­ст­ро­фу, еще всем па­мят­ны... Раз­дра­жен­ный упор­ст­вом кле­ве­ты, Пуш­кин не со­хра­нил рас­су­ди­тель­но­сти и хлад­но­кро­вия, нуж­ных для пре­дос­тав­ле­ния ее соб­ст­вен­но­му по­зо­ру... Энер­гия, не­уто­ми­мость и со­сре­до­то­чен­ный в се­бе гнев, с ка­ки­ми вы­сту­пил он про­тив пер­вых лег­ко­мыс­лен­ных про­яв­ле­ний зло­ре­чия,

уже пред­ве­ща­ли не­ми­нуе­мую ка­та­ст­ро­фу. С хо­дом все­го де­ла Пуш­кин воспла­ме­нял­ся все бо­лее и, на­ко­нец, ос­ле­п­лен­ный гне­вом и не­го­до­ва­ни­ем, сде­лал­ся жерт­вой столь­ко же чу­жо­го лег­ко­мыс­лия, сколь­ко и сво­его ог­нен­но­го, не­ук­ро­ти­мо­го характе­ра[543].

И это бы­ла са­мая «взве­шен­ная», са­мая мяг­кая ис­сле­до­ва­тель­ская оцен­ка. Что же то­гда го­во­рить об опуб­ли­ко­ван­ных в 1865 го­ду «Вос­по­ми­на­ни­ях» Сол­ло­гу­ба, где ка­ж­дый мог уз­нать, что

так бы­ло угод­но Про­ви­де­нию, чтоб Пуш­кин по­гиб, и что он сам ув­ле­кал­ся к смер­ти силою поч­ти сверхъ­ес­те­ст­вен­ною и, так ска­зать, ося­за­тель­ною[544].

В сво­ем мо­но­ло­ге Вульф, без­ус­лов­но, воз­ра­жал Сол­ло­гу­бу, но не толь­ко. Его се­ст­ра так же по­зво­ли­ла се­бе не­ос­то­рож­ное об­ра­ще­ние со сло­вом, о чем бу­дет ска­за­но ни­же. К то­му же не на­до за­бы­вать, что сви­де­тель­ст­во Вуль­фа за­пи­сы­вал Се­мев­ский, а, зна­чит, не­из­беж­ны бы­ли сти­ли­сти­че­ские уп­ро­ще­ния, спо­соб­ные ис­ка­зить пер­во­на­чаль­ный смысл вы­ска­зы­ва­ний. Фра­за «на­де­ясь за­стре­лить Дан­те­са» мог­ла го­во­рить не столь­ко о кро­ва­вом же­ла­нии по­эта, сколь­ко о его на­де­ж­де вый­ти из ис­пы­та­ния не­вре­ди­мым. Ее лег­ко мож­но бы­ло за­ме­нить вы­ра­же­ни­ем «на­де­ясь из­бе­жать смер­ти», ес­ли бы сло­во «смерть» уже не про­зву­ча­ло.

Не по­след­нее ме­сто в раз­го­во­ре Вуль­фа и Се­мев­ско­го за­ни­ма­ло об­су­ж­де­ние се­мей­ной жиз­ни по­эта и ро­ли На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны в ду­эль­ной ис­то­рии. От­но­ше­ние оби­та­те­лей Три­гор­ско­го к же­не Пуш­ки­на сра­зу по­сле его ги­бе­ли не бы­ло про­стым. В том же пись­ме к Тур­ге­не­ву с со­об­ще­ни­ем об от­кро­ве­нии до­че­ри Оси­по­ва в ис­крен­нем по­ры­ве про­си­ла дру­га по­эта на­пи­сать, что

де­ла­ет Нат. Ник.... что де­ла­ют де­точ­ки мое­го лю­без­но­го Пуш­ки­на... Мно­го слы­шишь - но я дав­но не ве­рю мол­ве и имею при­чи­ны не все­му ве­рить, что про нее го­во­рят[545].

И тут же, на сле­дую­щий день она по­сла­ла вдо­гон­ку пись­мо со­вер­шен­но про­ти­во­по­лож­ное по ду­ху:

Я знаю, что вдо­ва Алек­сан­д­ра Сер­геи­ча не бу­дет сю­да и я это­му ра­да. Не знаю, пой­ме­те ли вы то чув­ст­во, ко­то­рое за­став­ля­ет ме­ня те­перь бо­ять­ся ее ви­деть?... но мно­гое долж­но бы­ло бы вам рас­ска­зать, что­бы впол­не изъ­яс­нить все, что у ме­ня на ду­ше.
– И что я знаю[546].

Ес­ли опи­рать­ся толь­ко на по­след­нее сви­де­тель­ст­во, лег­ко мож­но со­ста­вить мне­ние, что Пуш­кин рас­ска­зал Врев­ской не­что, серь­ез­ным об­ра­зом ком­про­ме­ти­рую­щее На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну. Со­пос­тав­ле­ние же обо­их фраг­мен­тов по­ка­зы­ва­ет, что пе­ре­ме­на в на­строе­нии Оси­по­вой не бы­ла вы­зва­на от­кро­ве­ния­ми доче­ри. Ско­рее все­го, из­вес­тие об от­ка­зе На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны прие­хать на со­ро­ко­ви­ны в Ми­хай­лов­ское рас­строи­ло Оси­по­ву и за­ста­ви­ло кри­ти­че­ски взгля­нуть на про­шлое по­ве­де­ние же­ны по­эта. От­но­ше­ние их вновь по­те­п­ле­ли, ко­гда в 1841 го­ду Пуш­ки­на с деть­ми прие­ха­ла на ле­то в Ми­хай­лов­кое.

Ме­ж­ду тем, су­ще­ст­ву­ет пись­мо и са­мой Врев­ской, на­пи­сан­ное бра­ту А.Вуль­фу 25 ап­ре­ля, так же со­дер­жа­щее не­ле­ст­ный от­зыв о На­та­лье Ни­ко­лаев­не:

Не­дав­но мы чи­та­ли в Се­нат­ских Ве­до­мо­стях при­го­вор Дан­те­са: раз­жа­ло­вать в сол­да­ты и вы­слать из Рос­сии с жан­дар­мом за то, что он дерз­ки­ми по­ступ­ка­ми с же­ною Пуш­ки­на вы­ну­дил по­след­не­го на­пи­сать обид­ное пись­мо от­цу и ему, и он за это вы­звал Пуш­ки­на на ду­эль. Тут же­на не очень при­ят­ную иг­ра­ет роль во вся­ком слу­чае. Она про­сит у ма­мень­ки раз­ре­ше­ния прие­хать от­дать по­след­ний долг бед­но­му Пуш­ки­ну. Ка­ко­ва?[547].