Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

В пись­ме со­дер­жа­лись две зна­ме­на­тель­ные фра­зы: од­на са­мой Вя­зем­ской - «Мы на­дея­лись, что все уже кон­че­но», дру­гая Пуш­ки­на: «Я вам уже ска­зал, что с мо­ло­дым че­ло­ве­ком мое де­ло бы­ло окон­че­но, но с от­цом - де­ло дру­гое».

Сво­им за­ме­ча­ни­ем кня­ги­ня чуть ли не соз­на­тель­но ос­кор­би­ла по­эта. Ведь у нее на гла­зах про­ис­хо­ди­ли со­бы­тия, ко­то­рые не мог­ли не вы­зы­вать тре­во­гу. Про­ти­во­стоя­ние Пуш­ки­на и Гек­кер­нов оче­вид­но на­рас­та­ло. И вдруг по­эт по­лу­ча­ет в от­вет от близ­ко­го че­ло­ве­ка не со­чув­ст­вие, а наи­гран­ное не­до­уме­ние, как бы одер­ги­ваю­щее по­эта - дес­кать, о чем вы это, не­у­же­ли, вы, еще не об­ра­зу­ми­лись?

Без со­мне­ния, по­ве­де­ние кня­ги­ни толь­ко ук­ре­пи­ло по­эта в же­ла­нии до­ве­сти за­ду­ман­ное де­ло до кон­ца.

Впро­чем, в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях Вя­зем­ские пред­ста­ви­ли это со­бы­тие со­всем ина­че. Они слег­ка «за­па­мя­то­ва­ли» или соз­на­тель­но пе­ре­не­сли раз­го­вор на су­тки впе­ред, по­бли­же к тра­ге­дии, так что­бы соз­да­лось впе­чат­ле­ние, что у них не хва­ти­ло вре­ме­ни ис­пра­вить си­туа­цию:

На­ка­ну­не ду­эли, ве­че­ром, Пуш­кин явил­ся на ко­рот­кое вре­мя к кня­ги­не Вя­зем­ской и ска­зал ей, что его по­ло­же­ние ста­ло не­вы­но­си­мо и что он по­слал Гек­кер­ну вто­рич­ный вы­зов. Кня­зя не бы­ло до­ма. Ве­чер длил­ся дол­го. Кня­ги­ня Вя­зем­ская умо­ля­ла Ва­си­лья Пе­ров­ско­го и гра­фа М.Ю.Ви­ель­гор­ско­го до­ж­дать­ся кня­зя и вме­сте об­су­дить, ка­кие на­до при­нять ме­ры. Но князь вер­нул­ся очень позд­но[551].

Как силь­но ска­за­но - умо­ля­ла! И как не по­ве­рить, что кня­зя не бы­ло до­ма, что вер­нув­шись к се­бе под ут­ро 27 ян­ва­ря, он лег спать и про­снул­ся, ко­гда са­мое страш­ное уже про­изош­ло!?

Од­на­ко, ни в од­ном из по­сле­ду­эль­ных пи­сем Вя­зем­ский не упо­мя­нул об этой упу­щен­ной воз­мож­но­сти. По­че­му же то­гда «па­мять» вер­ну­лась к не­му спус­тя мно­гие го­ды!? Не по­то­му ли, что, на са­мом де­ле, князь вер­нул­ся до­мой, ото­спал­ся, и на ут­ро у суп­ру­гов со­сто­ял­ся раз­го­вор, на ко­то­ром они в спо­кой­ной об­ста­нов­ке и здра­вом уме ре­ши­ли,

что им на­доб­но на вре­мя за­крыть свой дом, по­то­му что нель­зя от­ка­зать ни Пуш­ки­ну, ни Гек­кер­ну[552].

И «моль­ба» кня­ги­ни Вя­зем­ской, ад­ре­со­ван­ная Пе­ров­ско­му и Ви­ель­гор­ско­му, оз­на­ча­ла лишь по­пыт­ку снять с се­бя от­вет­ст­вен­ность и скрыть не­при­ят­ную рас­те­рян­ность.

Фра­за Пуш­ки­на - «Я вам уже ска­зал, что с мо­ло­дым че­ло­ве­ком мое де­ло бы­ло окон­че­но, но с от­цом - де­ло дру­гое» - то­же го­во­рит о мно­гом. Она от­сы­ла­ет нас к но­ябрь­ским со­бы­ти­ям, ко­гда по­эт го­во­рил Сол­ло­гу­бу и, ко­неч­но, самой Вя­зем­ской: «С сы­ном уже по­кон­че­но... Вы мне те­перь ста­рич­ка по­да­вай­те». Те­перь он на­по­ми­на­ет кня­ги­не, что его ре­ше­ние име­ет дав­ние кор­ни, а, зна­чит, не свя­за­но с по­след­ни­ми со­бы­тия­ми, с са­лон­ным уха­жи­ва­ни­ем Дан­те­са за На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной.

Ко­неч­но, ус­лы­шав по­вто­ре­ние ста­рой уг­ро­зы, Вя­зем­ская рас­те­ря­лась. Она бы­ла впол­не ис­крен­не, ко­гда пи­са­ла в Мо­ск­ву, что «...не­воз­мож­но бы­ло дей­ст­во­вать». И дей­ст­ви­тель­но, ес­ли бы Пуш­кин об­ви­нял Дан­те­са, кня­ги­ня мог­ла бы об­ра­тить­ся к ка­ва­лер­гар­ду, как к дру­гу, за разъ­яс­не­ния­ми и по­мо­щью. Но стар­ший Гек­керн был ей не­дос­ту­пен. Она про­сто не зна­ла с ка­кой сто­ро­ны подступиться к не­му, о чем го­во­рить. Вя­зем­ская не по­ни­ма­ла при­чи­ну, за­став­ляв­шую по­эта на­па­дать на по­слан­ни­ка. Соб­ст­вен­но, Пуш­кин на это и рас­счи­ты­вал. Его не вол­но­ва­ло, кто из Гек­кер­нов от­ве­тит на вы­зов, но об­ра­ще­ние к при­ем­но­му от­цу Дан­те­са пе­ре­но­си­ло кон­фликт за рам­ки ка­рам­зин­ско­го круж­ка, и ли­ша­ло дру­зей воз­мож­но­сти вме­шать­ся в ход со­бы­тий.

На сле­дую­щее ут­ро, 26 ян­ва­ря, Пуш­кин при­нял­ся со­чи­нять ко­пию сво­его по­сла­ния Гек­кер­ну. Здесь нет ого­вор­ки -

со­чи­нять ко­пию, по­сколь­ку по­эт не про­сто пе­ре­пи­сы­вал го­то­вый текст, а со­став­лял но­вый, очень по­хо­жий на преж­ний, но имев­ший дру­гую цель и ха­рак­тер. При­няв ре­ше­ние драть­ся на ду­эли, Пуш­кин дол­жен был по­за­бо­тить­ся о бу­ду­щем де­тей и со­хра­не­нии ре­пу­та­ции се­мьи в слу­чае ги­бе­ли. И тут на­до бы­ло, кро­ме под­держ­ки ца­ря, опе­реть­ся на со­чув­ст­вие об­ще­ст­ва, рас­крыть пе­ред ним кар­ти­ну уни­жен­но­го дос­то­ин­ст­ва це­лой се­мьи, за­од­но пус­тив пра­ви­тель­ст­во по лож­но­му сле­ду.

По­эт уб­рал из пись­ма со­мни­тель­ное упо­ми­на­ние об ано­ним­ке, по­ни­мая, что раз­би­ра­тель­ст­во с ней ока­жет­ся бес­по­лез­ным для се­мьи. Са­мо со­бой вы­яс­нит­ся, что Гек­кер­ны ее не пи­са­ли, и ги­бель по­эта пред­ста­нет след­ст­ви­ем ро­ко­во­го за­блу­ж­де­ния, а его про­тив­ни­ки при­мут му­че­ни­че­ский оре­ол не­вин­но постра­дав­ших. Дру­гое де­ло, свод­ни­че­ст­во и ка­зар­мен­ные ка­лам­бу­ры - впол­не по­нят­ный по­вод к раз­дра­же­нию, прав­да не столь бур­но­му, но, что по­де­ла­ешь, ведь речь идет о по­эте!

К то­му же Пуш­кин пред­ви­дел по­доб­ные воз­ра­же­ния: он за­ме­нил не­при­лич­ные сло­ва и за­клю­чил пись­мо фра­зой, ко­то­рая соз­да­ва­ла впе­чат­ле­ние, что он во­все не стре­мит­ся к про­ли­тию кро­ви, а ос­тав­ля­ет про­тив­ни­ку вы­бор:

Итак, я вы­ну­ж­ден об­ра­тить­ся к вам, что­бы про­сить вас по­ло­жить ко­нец всем этим про­ис­кам, ес­ли вы хо­ти­те из­бе­жать но­во­го скан­да­ла, пе­ред ко­то­рым, ко­неч­но, я не ос­та­новлюсь.

Что по­де­ла­ешь, ес­ли по­слан­ник не вос­поль­зо­вал­ся этим пред­ло­же­ни­ем!? Вот по­че­му Гек­керн так на­стой­чи­во тре­бо­вал воз­вра­ще­ния ему пись­ма от 25 ян­ва­ря - толь­ко оно по на­стоя­ще­му мог­ло за­щи­тить его от на­па­док и об­ви­не­ний в пред­на­ме­рен­ном убий­ст­ве. Но ему не от­да­ли пись­мо, и не по­то­му, что царь за­бо­тил­ся о па­мя­ти по­эта - ско­рее все­го, сыг­рал роль кор­по­ра­тив­ный ин­те­рес - Пуш­кин был за­мет­ным го­су­дар­ст­вен­ным слу­жа­щим, при­бли­жен­ным ко дво­ру и вы­став­лять его в не­при­лич­ном све­те пе­ред ино­стран­ца­ми бы­ло не­удоб­но.

Впро­чем, по­эт не гре­шил про­тив ис­ти­ны. Ме­ж­ду но­яб­рем и ян­ва­рем у Гек­кер­нов бы­ло вре­мя ра­зо­брать­ся в си­туа­ции и пред­при­нять ра­зум­ные ша­ги, что­бы ог­ра­дить се­бя от бу­ду­щих по­тря­се­ний. Но они шли на­про­лом, а, зна­чит, по су­ти де­ла от­вер­га­ли пред­ло­же­ние по­эта. Со­став­ляя «ко­пию», Пуш­кин от­тал­ки­вал­ся как бы от уже со­сто­яв­ше­го­ся фак­та – соб­ст­вен­ной ги­бе­ли. По­след­няя фра­за от­во­ди­ла глав­ный ар­гу­мент про­тив­ни­ка, ко­то­рый в гла­зах все­го об­ще­ст­ва пред­став­лял­ся ми­ро­твор­цем, тщет­но пы­тав­шим­ся най­ти об­щий язык с раз­бу­ше­вав­шим­ся по­этом. Не будь пуш­кин­ско­го при­зы­ва «из­бе­жать но­во­го скан­да­ла», Гек­кер­ны лег­ко мог­ли об­ви­нить по­эта в бе­зум­ном уп­рям­ст­ве и не­сго­вор­чи­во­сти. До­пи­сав пись­мо, Пуш­кин спря­тал его в стол с тем, что­бы пе­ред ду­э­лью пе­ре­ло­жить в кар­ман сюр­ту­ка.

Сле­дом Пуш­кин на­пи­сал еще од­но пись­мо. Ут­ром по го­род­ской поч­те он по­лу­чил по­сла­ние от К.Ф.То­ля, ко­то­рый бла­го­да­рил по­эта за дос­тав­лен­ную ему «Ис­то­рию Пу­га­чев­ско­го бун­та». По­эт от­ве­тил лю­без­но­стью на любезность:

Ми­ло­сти­вый го­су­дарь, граф Карл Фе­до­ро­вич, Пись­мо, кое­го Ва­ше сия­тель­ст­во из­во­ли­ло ме­ня удо­сто­ить, ос­та­нет­ся для ме­ня дра­го­цен­ным па­мят­ни­ком Ва­ше­го бла­го­располо­же­ния, а вни­ма­ние, ко­им поч­ти­ли пер­вый мой ис­то­ри­че­ский опыт, впол­не вознагра­ж­да­ет ме­ня за рав­но­ду­шие пуб­ли­ки и кри­ти­ков[553].