Последняя ночь на Извилистой реке
Шрифт:
И здесь тоже не было ясности. Если верить ее истории (или сюжету ее романа), успех в получении развода от мужа (причем его еще нужно было заставить начать эту якобы усложненную и запутанную процедуру) зависел от ее неспособности забеременеть и родить ребенка. Вокруг этого вращался весь душераздирающий сюжет ее романа. Муж считал, что она старается забеременеть, тогда как она принимала противозачаточные таблетки и вставила маточный колпачок. Словом, делала все, чтобы не беременеть и не рожать.
Роман Юн писала на прекрасном английском языке. Дэнни нравилось, как она строит фразы и диалоги, однако все, что относилось
Муж (Дэнни мысленно называл его бывшим мужем) в романе Юн занимался криминальным бизнесом. Возможно, он был высокооплачиваемым наемным убийцей либо нанимал для своих грязных дел других, классом пониже. Юн и здесь напускала тумана. Ясно было только одно: реальный или литературный, этот человек был опасен. О сексуальных подробностях оставалось только догадываться. Тем не менее вопреки стараниям Юн измазать мужа черной краской что-то в нем вызывало сочувствие. Он искренне считал: это по его вине жена-обманщица не могла забеременеть.
Ночью, в постели, Юн рассказала Дэнни самые скверные подробности ее ужасного брака, в числе которых была и неуемная потребность мужа в сексе. («Но ведь он честно старался, чтобы ты забеременела», — хотел возразить ей писатель, однако промолчал. Возможно, Юн и ее несчастный муж считали секс какой-то обязанностью. Все, о чем она говорила Дэнни в темноте, как и детали сюжета, было размытым. Или взаимозаменяемым?)
— Моя прежняя жизнь закончилась, — мрачноватым тоном заявила Юн.
Теперь она не связывала секс с долгом, хотя это тоже звучало как-то не слишком убедительно.
Со своими немногочисленными вещами Юн обращалась чрезвычайно аккуратно. У нее были собственные туалетные принадлежности, которые она выложила на полочке в маленькой ванной, примыкавшей к ее комнате. Ее одежда висела в шкафу или лежала в ящиках комода. Однажды, когда Юн не было дома, Дэнни заглянул в аптечку ее ванной. Там лежали противозачаточные таблетки, выписанные по местному рецепту.
Дэнни всегда пользовался презервативами. Давняя привычка, а учитывая, что у него иногда бывало несколько партнерш одновременно, — вполне полезная.
— Спасибо, что пользуешься презервативами, — как-то ненароком сказала ему Юн. — Мне пришлось так долго глотать противозачаточные таблетки. Больше не хочу к ним возвращаться.
И все-таки она их принимала! Если отец ни о чем не расспрашивал И Ин, почему Дэнни ждет, что Юн ответит на все его вопросы? Разве ей здесь легче, чем китаянке?
Они жили в странном беззаботном мире незаданных вопросов и неполученных ответов, где тайны существовали не только у приезжих азиаток, но и у повара и его сына. И вот в этот-то мир и ворвался голубой «мустанг», приведя их всех в чувство (хотя бы ненадолго) и показав хрупкую, непредсказуемую природу вещей.
Осенью, по субботам, если футбольная команда Айова-Сити играла у себя на поле, Дэнни слышал по утрам звуки духового оркестра. Скорее всего, музыканты репетировали прямо на стадионе Кинник, а это на другом берегу Айовы, да еще на вершине холма. Неужели музыка оттуда долетала до восточной части города, где находилась Корт-стрит?
Утро
Дэнни с сыном позавтракали. Писатель мыл посуду, а Джо с Максом отправились гонять на велосипедах по переулку. Мальчишки взяли из ящика несколько яблок: как потом сообразил Дэнни, не для еды, а чтобы сделать из них подобие слаломных ворот. Макс ему нравился, хотя из-за этого мальчишки между писателем и сыном возникали трения. Родители разрешали Максу ездить на велосипеде по всему городу, а Дэнни, памятуя совет И Ин, твердил Джо, что это небезопасно.
Макс был фанатичным собирателем афиш, стикеров и нашивок, и все они рекламировали различные сорта пива. Он щедро делился своими коллекциями с приятелем. Джо несколько раз просил И Ин пришить ему на джинсовую куртку очередную яркую тряпочку с пивной бутылкой. Весь холодильник был обклеен пивными стикерами, а афиши украшали стены комнаты Джо. Увлечение ребят казалось Дэнни забавным и совершенно невинным: эти восьмилетние коллекционеры еще не знали вкуса пива.
Отчетливее всего Дэнни запомнился внезапный скрип автомобильных шин. Что-то голубое, не имевшее четких очертаний, пронеслось мимо кухонного окна и исчезло. Писатель выскочил на заднее крыльцо. До этой минуты единственной угрозой его сыну был опоссум.
— Джо! — крикнул Дэнни.
Ответа не было. Из дальнего конца переулка донеслось несколько глухих ударов. Похоже, голубой автомобиль задел мусорные баки.
— Мистер Эйнджел! — услышал Дэнни голос Макса.
Вне дома он всегда видел этого мальчишку только на велосипеде. Но сейчас Макс со всех ног бежал к крыльцу.
Несколько яблок, служивших слаломными воротами, были расплющены. Велосипеды ребят валялись по обеим сторонам проезжей части. Джо лежал на земле, свернувшись калачиком рядом со своим велосипедом.
Дэнни увидел, что его сын в сознании. Похоже, Джо больше испугался, чем покалечился.
— Тебя сбило машиной? Куда она тебя ударила? — допытывался Дэнни.
Сын молча качал головой. Он по-прежнему лежал в этой странной, утробной позе, не делая попыток встать.
— Мы торопились убраться с дороги и столкнулись. «Мустанг» ехал прямо на нас, — сбивчиво рассказывал Макс. — Это был голубой «мустанг». Он всегда очень быстро ездит. Его, наверное, красили на заказ. Цвет очень странный.
— А ты раньше видел эту машину? — спросил Дэнни, понимая, что Макс разбирается в автомобилях.
— Да, но не здесь. Не в этом переулке.
— Макс, беги в дом и позови Пижамную леди. Найдешь ее наверху, в комнате моего отца.
Он присел на корточки возле Джо, боясь дотронуться до сына. Мальчик дрожал. Он был похож на плод, желавший вернуться в материнское чрево или пытавшийся это сделать.
— Джо, ответь мне, у тебя что-нибудь болит? Ничего не сломано? Двигаться можешь?