Последняя тайна храма
Шрифт:
У Халифы пересохло в горле и свело живот. Он чувствовал себя попавшим в ловушку, как в детстве, когда в переулках Каира его преследовали хулиганы постарше и, загнав в тупик, начинали нещадно колошматить.
– Зачем вы мне все это говорите? – с отчаянием на лице переспросил он.
– А как по-твоему, на хрена тебе все это говорят? – донеслось из угла.
Бен-Рой пожирал Халифу горящими глазами.
– Сам все затеял, помогай теперь до конца дело довести.
Халифа лихорадочно посмотрел на сидевших перед ним мужчин.
– Что он такое говорит? Что значит – «довести до конца»? Зачем меня сюда привезли?
В его голосе явно слышались нотки отчаяния. Гулями снял очки, задумчиво посмотрел на них и надел обратно. Его лицо стало таким же усталым и страдальческим, как и у Милана.
– Надо найти менору, инспектор, – произнес он тихо. – И найти как можно скорее. И, самое главное, нельзя допустить, чтобы о ее существовании узнал кто-нибудь еще.
Его слова некоторое время витали в воздухе, словно разряд электрического тока накаляя обстановку. Затем Халифа вскочил на ноги и почти крикнул:
– Нет!
Он не хотел участвовать в этом политическом заговоре, какую бы благую цель тот ни преследовал. Он не хотел слышать об Израиле, иудаизме, менорах – никогда не хотел, пусть Зенаб и призывала его идти навстречу незнакомому, чтобы взрослеть и становиться лучше. Он хотел простой, спокойной, рядовой семейной жизни, с нормальной работой, со стабильным доходом и ростом по службе. Такие авантюры его никогда не привлекали. Нет, он бы ни за что на них не пошел, и никакой ореол славы его бы не заставил это сделать.
– Нет, – повторил он, качая головой.
– Ты что, мать твою, несешь? Что значит «нет»?
Бен-Рой сделал шаг вперед и будто пронзил его сверкающими от ярости глазами. Халифа не отреагировал на его реплику и обратился к Гулями:
– Я обычный полицейский. Я… не обязан в этом участвовать.
– Обязан, мать твою, еще как обязан! – прошипел Бен-Рой. – Ты что, плохо слушал?
Халифа вновь не отреагировал.
– Это не входит в мои служебные обязанности. Я отказываюсь. Я не хочу в это вмешиваться!
– И кто тебя спрашивать будет? – бросил инспектору раскрасневшийся Бен-Рой. – Тоже мне, важная птица!
– Пожалуйста, Арие… – Милан попытался положить руку ему на плечо, но тот резко увернулся.
– Да что он о себе возомнил?!
– Арие!
– «Не хочу в это вмешиваться!» Что он о себе думает, этот мусульманский подонок!
Халифа резко развернулся на каблуках, сжав кулаки. За всю жизнь он выходил из себя лишь два или три раза, и это был один из них.
– Да как ты смеешь! – зашипел он, не в силах сдерживать возмущение. – На себя посмотри, еврейский ублюдок!
– Халифа!
Гулями и Марсуди одновременно вскочили на ноги.
– А-а-а! – зарычал Бен-Рой, бросаясь на египтянина. – Сучий сын, я убью его!
Милан схватил его за куртку, пытаясь укротить лезшего в драку полицейского. В свою очередь, Марсуди встал перед не менее разгоряченным Халифой, сдерживая его руки.
– Лех тьядзаен, заин! [78] – закричал Бен-Рой, показав средний палец египтянину.
– Энта гхебее коос! [79] – парировал оскорбление Халифа, также показывая палец.
78
Провались ты, засранец! (ивр.)
79
Пошел в задницу! (араб.)
Некоторое время они перебрасывались ругательствами и тянули друг к другу кулаки, затем Гулями крикнул «Халас!» [80] , и оба полицейских мгновенно утихли, тяжело дыша. Гулями, Марсуди и Милан перекинулись напряженными взглядами, и министр попросил Халифу выйти и успокоиться. Бросив уничижительный взгляд на Бен-Роя, следователь вышел наружу и, громко хлопнув дверью, быстро зашагал к черным зубчатым глыбам, смутно видневшимся во тьме ночи. Он сел на одну из них, прикурил и стал жадно глотать холодный освежающий воздух пустыни.
80
Довольно! (араб.)
Несколько минут Халифа сидел в полном одиночестве, глядя на синевато-белые россыпи звезд; затем дверь скрипнула, и он услышал шум приближающихся шагов. К инспектору приблизился Марсуди.
– Эдзаек? [81] – спросил палестинец, кладя руку на плечо Халифе.
Следователь кивнул.
– Ана асиф [82] . Я был не прав, не стоило так…
Марсуди дружески сжал его руку.
81
Все нормально? (араб.)
82
Извините (араб.)
– Поверь, за последние четырнадцать месяцев здесь высказывались и похлеще… Время сейчас такое… Неудивительно, что люди бранятся.
Он присел рядом. Мир словно замер в безмолвном, первозданном величии, какое бывает лишь в глубине пустынь и на вершинах гор.
– Видишь вон там? – спросил Марсуди, указывая рукой на небо. – Созвездие с четырьмя яркими звездами? Нет, левее. Да, оно самое. Вот это созвездие мы называем Танком. Вот смотри – гусеница, вот – башня, а вот – пушка.
Халифа наблюдал за движением его пальца, и действительно обрисованная Марсуди фигура напоминала танк.
– А это, – Марсуди направил руку на другое созвездие, – это Автомат Калашникова. Видишь, прицел, дуло. А там, – он взял Халифу за локоть, – Граната. Во всем мире люди видят на небе красоту, и только мы, палестинцы, смотрим вверх и видим оружие.
Откуда-то издалека донесся вой шакала и почти тотчас угас. Халифа затянулся и накрылся пиджаком, ежась от холода.
– Не могу, – тихо сказал он. – Простите меня, но я не могу с ними работать.
Марсуди грустно улыбнулся и откинул назад голову, глядя в небо.