Последняя женская глупость
Шрифт:
Римма настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как осталась одна в кабинете.
Что случилось, что там с ним случилось?! Почему его нет в театре? Ведь уже практически полдень, а он приходит на работу к девяти, это сказала какая-то тетка, объяснившая, что Дымова нет, но, наверное, вот-вот придет, потому что он никогда не опаздывает. Ничего себе – не опаздывает!
А может, не стоит так уж себя накручивать? Мало ли что, может, Никита просто-напросто проспал после вчерашней тусовки.
Римма вспомнила минувшую ночь – и спину пробрал озноб, словно она все еще прислонялась к настывшей стене, а Никита, подхватив ее под колени, бился, бился в нее – издавая тихие, мучительные
Из этой благословенной комнатушки, наверное, кладовочки какой-нибудь, – Римма так и не разглядела, где же она испытала величайшее, может быть, наслаждение в своей жизни, – они выскользнули тайком, порознь, и Римма тотчас шмыгнула на сцену, в толчею скачущих фигур, а оттуда – в дамскую комнату. Стыдясь сама себя, поправила сбившиеся стринги, колготки – и заодно не забыла исполнить совет Марка… Припала к зеркалу. Думала, выглядит так, что пробы ставить негде, однако вид был просто хмельной, немного растерянный, а так – вполне пристойный. Даже парик не сбился, чудеса. Другое дело, что теперь Римме казалось, будто от нее исходит запах – этот непередаваемый аромат блаженного соития, который перебивал даже ее духи. Но может быть, обоняние у публики притуплено табачищем и винищем? Да и взопрел народ – что поделаешь, танцульки нынче стремительные!
Обновив блеск на губах и обильно полившись «Мираклем», Римма вышла в зал, и глаза ее, разыскивая Никиту, так и запорхали над толпой, словно пчелы в поисках меда и цветов. Мед и цветы, мед и молоко – он был такой, он был такой, что насытиться им невозможно!
Подавила чувственную дрожь, стиснула руки, пытаясь успокоиться. Ну подожди. Он что-то пробормотал, мол, его ждут в офисе директора какие-то друзья Валерия и Жанны, хозяев «Барбариса», – вроде бы, обзавидовавшись на его дизайн, хотят как можно скорей переоформить и свою «Сладкую жизнь». Заказ выгодный, ради встречи с этими людьми Никита и пришел нынче в «Барбарис», да вот как вышло… Он сказал, что уйти сейчас никак нельзя – Жанна смертельно обидится, а ведь она добывала этих заказчиков именно для него, обойдя основного дизайнера. Но Никита постарается свернуть разговор как можно скорее, а потом найдет Римму. Договорено определенно ничего не было, но как бы само собой подразумевалось, что они потом поедут к ней или к нему – какая разница, куда, только бы там можно было снова приникнуть друг к другу!
Конечно, его в зале нет. А мимо офиса дирекции никак невзначай не пройдешь: он за сценой. В том самом коридорчике, который заканчивался одной заветной дверкой…
Римма вернулась за свой столик, прихватив по пути в баре белое вино с ананасным соком. Выпила залпом, снова сходила в бар – и села в уголке, чтобы видеть всю сцену. Как только Никита появится, она его заметит.
Но он не появлялся. Время шло. Разговор с хозяевами «Сладкой жизни», очевидно, затянулся. От громкой музыки разболелась голова. Начало познабливать. И, несмотря на лихорадочное ожидание, хотелось спать.
Внезапно Римма заметила, что в тесном «Барбарисе» стало как-то слишком просторно. А куда подевался народ? Утомленные официанты собирают со столов стаканы, пакетики от орешков, шоколадные обертки, уносят полные пепельницы.
Посмотрела на часы.
Что? Четыре тридцать?! То есть Римма ждет уже три часа?
– Извините, – робко обратилась она к официанту, – вы не подскажете, Жанна еще здесь?
– Вы что, девушка? – спросил он, широко зевая. – Жанна Сергеевна и ее гости уехали еще два часа назад. В «Сладкую жизнь». Только Валерий Андреевич остался.
– А художник? – с запинкой выдавила Римма. – Ну этот… дизайнер?
– Никитка, что ли? – Официант перестал зевать и окинул Римму понимающим взглядом. – И Никитку с собой увезли. А вы что, его ждете?
Римма покачала головой, тяжело выбралась из-за стола и побрела к гардеробу.
Клуб работает до пяти. До закрытия осталось полчаса. Можно, конечно, еще подождать, но Никита вряд ли вернется. Наверное, думает, что Римма уже давно ушла.
Почему он уехал? Ну наверное, не смог отбиться. Наверное, хозяева «Сладкой жизни» в него вцепились и потащили в свой клуб, чтобы сразу, на месте обсудить все детали будущей работы. А заодно в него вцепилась и Жанна… Зеленоглазая, рыжая, яркая – у нее свои волосы как раз такого ослепительного цвета, как парик Риммы, – точеная, холеная, с лицом тигрицы – красивой, но не очень доброй… Тигрицы добрыми не бывают! Она просто так заботится об успехах Никиты, из чисто человеческих побуждений? Или тоже не смогла перед ним устоять, перед этими его самосветными глазами, томными веками и запахом меда и молока? Кто она Никите? Покровительница? Приятельница? Или что-то большее между ними? Может быть, эти зеленые острые глаза мигом просекли, что с ее любимой игрушкой что-то не то? И она вцепилась в Никиту, как кошка в мышонка, уволокла с собой, чтобы никто больше не смел тронуть его мягкой лапкой с глубоко спрятанными коготками?
Стала петь мышонку кошка – мяу-мяу, спи, мой крошка, мяу-мяу, ляжем спать, мяу-мяу, на кровать…
Как холодно, как холодно на улице в пятом часу ноябрьского утра, после бессонной ночи и пустого ожидания. Как бьет дрожь! Ревнивая дрожь.
Благо ночные извозчики еще не отправились спать. Около Риммы остановилась первая же машина, которой она проголосовала, и через четверть часа она уже входила в свою квартиру.
Первый взгляд – на автоответчик. Лампочка не мигает – значит, никто не звонил. А если звонил, то не оставил сообщения. Никита номера не знает, он и не мог позвонить. Есть, конечно, такая штука – справочная «09», но в такую пору она еще (уже!) не работает, вдобавок чей телефон Никита должен спрашивать в справочной, если даже фамилии Риммы не знает?
Ну не смех ли?! Смех и слезы… Стоит ли чувствовать себя брошенной, коль их с Никитой разлучило обыкновенное недоразумение? Завтра она найдет его в театре – и все уладится.
А Григорий не позвонил, конечно, потому, что устал от этих занятий разводом, покупкой квартиры в Геленджике для Марины. Упал небось, уснул, замученный хлопотами. Ну и хорошо. Иначе потом прохода не дал бы, выпытывая, где она шлялась целую ночь.
А она таскалась за мальчишкой, который…
Римма так устала, что даже переживать сил не было. Поставила будильник на девять вместо обычных семи – и уснула, как умерла.
И вот сейчас сидит, тупо уставившись в рукопись, которую не может прочесть уже который день, глаза болят, в висках стучит, а в трубке или пустые гудки, или равнодушный женский голос, который, как нанятый, отвечает, что Дымов «еще не подошел».
Снова набрала номер ТЮЗа – и дыхание перехватило, когда услышала:
– Алло? Да! Говорите!
Голос Никиты. Странный какой-то голос. То ли озабоченный, то ли сердитый. Но это неважно, какой он. Главное – он здесь.
– Это я. Доброе утро. Это я.
В ответ – гудки.
Что такое? Связь прервалась? Никита так разволновался, услышав ее голос, что нечаянно нажал на рычаг? Или сама Римма нажала, ведь у этой дурацкой трубки «сброс» около наушника!
Путаясь пальцами, перенабрала номер.
Занято. Еще раз – опять занято! Очевидно, кто-то успел вклиниться.
Пальцы вдруг перестали слушаться. Римма нервно потерла их, мельком удивившись, что они так заледенели.
Опять набрала номер – занято. Занято, занято, занято! Ну чем, ну кем ты там занят, свет очей моих?!