Последствия неустранимы
Шрифт:
– Пусто у него. На бутылке, из которой чуть было не отравился Пятенков, кроме отпечатков пальцев старика, ничего нет. На осколках фарфоровой чашки - тоже. Вероятно, ливень их прополоскал. Единственное, что криминалист, проведя серию экспериментов, предполагает: чашка разбита не о землю, а обо что-то твердое, вроде как о деревянный пол. Хотя под столом на даче Тумановых и обнаружены крошки фарфора, но вполне может статься, что эта чашечка никакого отношения к бутылке не имеет. Просто выбросил кто-то осколки...
– Поблизости от того места,
– Любопытно, Николай Сергеевич, почему Головчанский, выпив отравленный коньяк, скончался, а Пятенков остался жив?" "Скорая помощь" его спасла, что ли?
– Разговаривал я об этом с Медниковым. Борис объяснил. Пятенков глотнул отравленного коньяка значительно меньше, чем Головчанский, и быстро сообразил сунуть пальцы в рот. Если бы старик не вызвал искусственно рвоту, завтра бы его уже, возможно, хоронили. Ну а к тому же Головчанскому неоткуда было вызвать "Скорую"...
Надя Туманова постучала в дверь кабинета начальника уголовного розыска точно в назначенное время. Перешагнув порог, она так оробела, что Бирюкову пришлось больше четверти часа вести разговор на отвлеченную тему, чтобы установить хотя бы мало-мальский контакт, при котором допрашиваемые не пытаются в каждом вопросе ведущего дознание разгадать скрытый подвох. Туманова шла на контакт-неохотно. Отвечала тихим голосом, рассеянно. Симпатичное лицо ее казалось страшно усталым, а пальцы рук безостановочно, словно пересчитывая, скользили вверх-вниз по черным пуговицам на скромном сереньком жакете. Постепенно нервозность Тумановой как будто поутихла, однако, стоило только Антону заикнуться о Головчанском, Надя побледнела и с непонятным для Антона отчаянием выкрикнула:
– Не отравляла я его! Клянусь чем угодно, не отравляла!
– Разве я сказал, что вы отравительница?
– спокойно спросил Бирюков.
– Давайте выясним: почему Головчанский оказался у вас на даче и с кем он там ночевал?
Туманова растерянно посмотрела на Бирюкова:
– Я не могу сказать... Я не знаю...
– У вас была на даче фарфоровая чайная чашка?
– Кажется, была.
– Почему "кажется"? Была или нет?
– Ну, была.
– Куда она исчезла?
– Не знаю.
– Мы нашли осколки рядом с той бутылкой, из которой отравился Головчанский.
– Не отравляла я его!
– опять с отчаянием повторила Туманова и, уткнувшись лицом в ладони, заплакала.
Антон налил в стакан воды, подал Тумановой. Надя судорожно сделала несколько глотков, поставила стакан на стол. Всхлипывая, достала из жакетного кармашка аккуратно сложенный платочек и стала вытирать слезы. Что-то подозрительное почувствовал Бирюков в Надином отчаянии. Вспомнился ее обморок. И сразу возник вопрос: "Не от испуга ли она тогда упала, увидев из окна, как мы с Олегом подъехали к дому?"
– Дело очень серьезное, - заговорил Антон.
– Списать его в архив
Туманова взглянула на Антона и сразу опустила глаза. Чуть помолчав, еле слышно спросила:
– В чем меня обвиняете?
– Обвинять рано, вначале надо разобраться.
– В чем?
– Например, чего вы так сильно испугались, когда в субботу мы с Олегом подъехали к вашему дому?
– Я, по-моему, тогда уже говорила, что упала с табуретки...
– И от падения случился обморок?
– Да.
– Понятно. Но вот в тот раз вы говорили, что потеряли ключ и оставили дачу открытой. После якобы ключ нашелся. Это действительно так?
– Действительно... Карман у плаща прохудился.
– Почему, отправляясь в пятницу на дачу, вы надели плащ? День был прекрасный, теплый... Дождь только в субботу ночью начался, а вы уже с пятницы плащ надели.
Туманова скомкала в руках платочек, рассеянным взглядом уставилась в окно и неуверенно проговорила:
– Я беременна. Меня и в теплую погоду часто морозит.
– Понятно. Но карман плаща на самом деле прохудился?
– Если ключ за подкладку упал, конечно.
– А если мы сейчас это проверим?..
– Зачем?
– Я ведь вам уже сказал, что мы имеем привычку проверять показания.
– Не надо - я не в плаще была на даче, - еле слышно выдавила из себя Туманова и еще тише добавила: - Я не виновата, честное слово, не виновата...
"Неужели на нее так сильно подействовали провокационные звонки?" подумал Антон и тут же спросил:
– Кто вас пугает по телефону?
– Головчанская... Софья Георгиевна...
– Что она говорит?
– Что я отравила ее мужа... Мне лучше повеситься...
– Туманова опять уткнулась лицом в ладони и затряслась, словно в лихорадке. Бирюков снова предложил Наде стакан с водой, но она оттолкнула его руку. Вода плеснулась на пол. Вроде испугавшись внезапной резкости, Надя вдруг уставилась на Антона отрешенным взглядом и как будто сама себя спросила: - Разве может женщина отравить отца своего ребенка?..
– Что?
– машинально вырвалось у Бирюкова.
– Я от Александра Васильевича беременна.
– Лицо Тумановой стало пунцовым. Надя до побеления пальцев сжала платочек и, глядя на Антона умоляющими глазами, заторопилась: - Ради всего святого, помогите мне! Умоляю, помогите!..
"Помешалась она, что ли?" - с внезапной тревогой подумал Антон, но вслух проговорил:
– Не отчаивайтесь, Надя... Давайте разберемся спокойно...
– Вы не поверите мне! А потом, боже мой!.. Будет суд... Такое позорище!.. Клянусь, я виновата в одном: хотела иметь не детдомовского, а своего собственного ребенка. Поймите, своего!.. Это необъяснимо... Нет, вам ни за что меня не понять!..